У городских ворот

— Что ты, Оленька? — удивился Николай. А она вдруг всхлипнула и лицом уткнулась ему в плечо.

Коля разволновался, кажется, больше Ольги.

— Да что ты, Олечка? — спрашивал он. — Я не понимаю, что с тобой?

— Глупый ты человек, — говорила Ольга сквозь слезы. — Ты бы взял хорошую палку и отлупил меня. Честное слово, всем лучше было бы — и мне и тебе. А ты еще меня же жалеешь, чудак ты какой-то все-таки.

В это время раздался на всю площадь голос Богачева. Он стоял возле проходной на каменном высоком крыльце и раздельно выкрикивал каждое слово:

— Товарищи командиры, стройте подразделения!

И сразу не площади зазвучали команды. Еще неуверенные в себе, не привыкшие командовать, командиры кричали напряженными, тревожными голосами.

— На первый-второй рассчитайсь, — гремело в одном углу площади, а из другого угла уже доносились короткие выкрики: «первый, второй, первый, второй, первый, второй».

— Ряды вздвой! — кричали в темноте, а в другой стороне уже слышалось: «раз, два, три, четыре».

Я впервые услышал, как командует мой отец. Он не все позабыл из того, чему его учили в гражданскую. У него вдруг появилась и военная выправка и уверенный командирский голос.

— Первый, второй, первый, второй, — рявкали артиллеристы.

— Пусти, Оленька, — говорил Николай, стараясь вырваться, — до свиданья. — Но она крепко держала его за рукав.

— Ряды вздвой! — крикнул отец. И тут, в довершение суматохи, появилась мать. Я сначала даже не понял, что у нее в руках. Оказывается, она несла шарф и пару галош. Галоши она швырнула под ноги Николаю.

— Надевай, — сказала она. — Когда еще вам казенные сапоги выдадут!

— Спасибо, мама, — сказал Коля, торопливо всовывая ноги в галоши и не попадая в них. А мать с шарфом в руках уже мчалась к отцу.

— Равнение направо! — кричал отец. В это время мать накинула ему шарф на шею и стала что-то шептать взволнованно и быстро.

— Смирно! — крикнул отец неуверенно и забормотал: — Хорошо, хорошо, мать, ну что ты, на самом деле.

Мать обняла его, и они поцеловались. И отец, повернувшись к своим бойцам, скомандовал нарочито резко:

— На-пра-во!

Не четко, не ровно, не скоро повернулись бойцы, а мать подбежала к нам и заговорила:

— Пошли, пошли, нечего им мешать! Вот бестолковые какие.

Я оглянулся. Николай уже был в строю.

Ольга стояла рядом со мной, маленькая, худенькая, с жалко опущенными вниз плечами. А по площади все еще из конца в конец летели команды.

— Смирно! — кричали в одном конце, а с другого конца доносилось: «Два шага назад, равнение направо». И одни равнялись направо, а другие налево и растерянно смотрели друг на друга сквозь темноту и долго не могли понять, кто ошибся, и смеялись своей неумелости, и командиры бегали вдоль строя, ругаясь и крича, и строй сбивался, ряды стояли неровные, в шаге не было четкости, то и дело раздавался смех, провинившиеся оправдывались смущенными голосами, и командир кричал бойцу:

— Николай Афанасьевич! Неужели вы не помните, где у вас правая сторона? Честное слово, странно, — человек с высшим техническим образованием…

А боец отвечал командиру смущенно и вежливо:

— Простите, Иван Алексеевич, просто как-то сбился, знаете, с непривычки.

Мать повела нас к проходной. Со всех концов площади стекались туда матери, отцы, жены и дети тех, кто сегодня впервые вставал в строй. Площадь пустела. Уже не бесформенные толпы чернели на ней, а ровные прямоугольники рот и взводов. Богачев попрежнему стоял на крыльце, оглядывая площадь. Все мы расположились на тротуаре вдоль проходной. Было тихо. Какая-то женщина громко всхлипнула. На нее зашикали со всех сторон, и она замолчала. Богачев приставил рупором руки ко рту и закричал отчетливо и ясно, так, что было слышно во всех концах площади:

— Командиры проводят свои подразделения мимо меня и, соблюдая дистанцию, ведут их по Ремесленной улице.

И снова команды зазвучали на площади. И опять я услышал в темноте шаги. Но на этот раз это было не разрозненное шарканье ног, а слитный, ритмичный военный шаг.

— Ать, два, ать, два! — командовали командиры, и бойцы, подчиняясь строгому военному ритму, согласно и твердо ставили ноги.

А потом кто-то запел песню:

Как ребята с нашего завода
Уходили в дальние края, —

выводил он переливчатым солдатским тенором, и хор подхватил:

Тяжела винтовка, далеки походы,
Широка ты, родина моя.

Первая рота, развернувшись, зашагала вдоль проходной. Это были литейщики. Сильные парни, привыкшие к тяжелой и трудной работе, шли широким и грузным шагом.

— Равнение на родной завод, — скомандовал командир литейщиков Степан Тимофеевич Ковылев. «Ать, два, ать, два» — шаг их стал отчетливее и громче.

— Отступать некуда, литейщики! — крикнул Богачев.

Ковылев командовал: «Ать, два, ать, два». Я не знаю, кто первый поднял вверх на вытянутой руке винтовку, но сразу же все винтовки поднялись вверх.

— На защиту родного завода, шагом марш! — выкрикнул Ковылев напряженным, сдавленным голосом.

Вспомним, братцы, дальнюю заставу, —

пели литейщики, —