У городских ворот

— У железнодорожного моста как будто удалось приостановить продвижение противника. Сейчас там вступает в бой свежая часть.

— А на левом фланге? — спросил Богачев.

— Мы отдали десятый разъезд. Я приказал удерживать товарную. Там хорошо воюет четыреста пятьдесят пятый. Через час его придется сменить. Вернее, заменить. Через час там останется мало народу. Отсюда к Старозаводску отходит майор Ермошин. Вы видите эту линию? Это последний рубеж. Если сегодня мы на нем не задержимся…

— Понятно, — сказал Богачев.

— Теперь взгляните сюда, — продолжал генерал, — вероятно, немцы попытаются форсировать реку. Место предугадать трудно. Может быть, это будет у излучины, а может быть, там, у городского сада.

Генерал помолчал, разглядывая карту, и поднялся.

— Ладно, — сказал он, — желаю успеха.

Он козырнул и пошел к выходу. За ним пошел Богачев, а за Богачевым я. Втроем мы прошли мимо неуклюже вытянувшегося Малышева и вышли на парадное крыльцо школы. У крыльца стоял «Зис». Адъютант открыл дверцу, Литовцев сел, козырнул еще раз, и машина, сразу набрав скорость, исчезла за поворотом. Богачев закурил папиросу, и тут впервые его глаза остановились на мне.

— А ты что здесь делаешь? — спросил он строго.

— Я пришел в батальон, — сказал я не очень уверенным голосом.

— Иди, иди, мальчик, — сухо сказал Богачев, — некогда тут в игрушки играть с тобой. — Потом он внимательно посмотрел на меня и добавил: — Что-то лицо твое мне знакомо. Как твоя фамилия?

— Федичев.

— Младший сын Алексея Николаевича?

— Да.

— Ах, вот что. Ты, что же, к отцу пройти хочешь?

Это было лучше, чем ничего. Я подтвердил, что хочу к отцу.

— Ладно, — сказал Богачев, — пойдем, я сейчас к нему на батарею иду.

Он зашагал, не обращая на меня больше внимания, а я шел за ним, воображая себя почти его адъютантом и, во всяком случае, лицом, ответственным и серьезным. Мы обошли здание школы и прошли мимо спортплощадки, между двумя березами, вниз к реке. Над берегом в земле извивались траншеи. Ломаная их линия уходила далеко в обе стороны. Ее можно было проследить по свежевырытой земле. Вдоль траншеи расположились бойцы. Они сидели группами, свесив вниз ноги, и рядом с ними лежали винтовки. Удивительно не по-военному выглядели бойцы нашего батальона. Пиджачки, пестрые галстуки и кепки казались очень странными на передовой позиции. Мы подошли к одной из групп. В центре ее, смущенно улыбаясь, сидел Лопухов, и все смеялись над ним. Богачев спросил, в чем дело. Оказывается, Лопухова «разыграли», сказав, что всем выдали по поллитра водки и по банке шпрот. Лопухов, обиженный тем, что он ничего не получил, пошел объясняться и был с позором изгнан.

— Вот чудак, — хохотал старший брат Луканин, — значит, думал шпротами закусить.

И все пять братьев в такт покачивались от смеха.

Богачев посмеялся тоже, и мы пошли дальше. Около врытого в землю пулемета завтракали пулеметчики, и первый номер, жуя колбасу, объяснял, какие бывают задержки и как надо их устранять. Везде вдоль траншеи люди в пиджачках, в кепках, в русских рубашках завтракали, курили, рассказывали смешные истории, объясняли друг другу правила метания гранат, стрельбы из пулемета или винтовки. Все это походило на мирное ученье дружины Осоавиахима или на военизированный загородный пикник. Но иногда я замечал легкую неестественность улыбки, слишком подчеркнутое спокойствие. Не страх, но ожидание страха.

Миновав участок, прилегающий к дому Орса, мы оказались в саду Дома инженеров. Из каменных ваз свешивались вьющиеся растения, дорожки были усыпаны песком и на склоне пригорка цвели анютины глазки. Две пушки стояли за кустами и еще две за маленькой группой берез. Пушки были утыканы зелеными ветками, как ломовая лошадь у хорошего возчика в праздник. На траве сидели артиллеристы. Инженер Горев рассказывал анекдоты. Я увидел Николая. Он лежал, подперев руками голову, и смеялся вместе со всеми. Артиллеристы не заметили нас, и мы спустились в подвал. Здесь сидел мой отец. Он встал, когда мы вошли, и козырнул.

— Ну, как у вас, — спросил Богачев, — все готово?

Отец ответил, что все готово, но он немного тревожится, потому что давно не воевал и забыл артиллерийское дело.

— Вспомните, — успокаивал Богачев. — Все мы тут не мастера воевать.