У каждого своя война

- Э-эх ты-ы, шалава... Думаешь, я тебя не люблю? Думаешь, я просто так с тобой, да?

- Никто... — в третий раз проговорила Милка. — И ты мне не нужен.

- А кто тебе нужен? Этот... Робертино сопливый?

- Никто мне не нужен.

- Врешь... Бабе всегда мужик нужен. Только настоящий мужик, а не какое-нибудь барахло.

- Ты, конечно, настоящий? — усмехнулась Милка.

- А какой же? Ну говори, чего хочешь, — все сделаю, Милка, законно говорю! Сдохну, в натуре, а сделаю! Они в это время подошли к гастроному, остановились у дверей. Милка глянула на большие часы, висевшие на ржавом железном кронштейне у входа:

- Беги, десять минут осталось.

Гаврош юркнул в магазин. Зал был большой, светлый. Сквозь стеклянную витрину была видна Милка на улице. Гаврош огляделся — покупателей никого.

И в винном отделе не видно продавца.

- Эй, бабы! Вы че, все ушли на фронт? — позвал Гаврош и, опять оглядевшись, вдруг увидел, что в кассе тоже никого нет. Он шагнул поближе, заглянул через стекло. Кассовый ящик был наполовину выдвинут, и в ячейках лежали пачки банкнот разного достоинства: десятки, четвертные, полсотенные и сотенные с Кремлем на набережной. Гавроша будто током ударило. Он опять оглянулся по сторонам, задержал взгляд на Милке, стоявшей на улице. Даже пот высту пил на лбу, и в голове сделалось пусто — только одна мысль ярко, будто молния, пронзила его: «Это деньги! Бери!!» Гаврош резко распахнул дверь кассы, начал хватать пачку за пачкой, совал их за пазуху. Одна пачка полсотенных упала на пол. Гаврош нагнулся, ударившись лбом о выдвинутый кассовый ящик, слетела кепка. Он глухо выматерился, схватил пачку, кепку, выпрямился, тяжело дыша. Прошло от силы минуты две-три. Зал магазина был по-прежнему пуст. Гаврош задвинул наполовину опустошенный ящик, выскочил из кассы, ринулся к дверям, потом опомнился, пошел медленнее. Вышел на улицу, позвал хриплым от волнения голосом:

- Пошли, Милка.

Милка подошла, взглянула на него и почуяла недоброе — вид у Гавроша был какой-то сконфуженный, на лбу заметно краснело пятно.

- Что это у тебя? — спросила она, указав на пятно, которое стало медленно превращаться в шишку.

- А, об дверь стукнулся, к тебе торопился, — криво усмехнулся он и заторопился по улице. — Пойдем, в другом магазине отоваримся. Как раз у твоего дома, он ведь тоже дежурный. Давай быстрее, успеем.

- А чего здесь не захотел? — Какие-то подозрения роились в голове, но настолько смутные, непонятные, что Милка тут же забыла о них.

- Да, вспомнил, сегодня Клавка работает, а я ей пятерку еще со среды должен. Увидит — разорется... Давай быстрее, Милка, шевели ногами.

Они зашагали быстрее. Гаврош постепенно успокоился, прежняя уверенность и бесшабашность вернулись к нему. Вполголоса он стал напевать:

Идут на Север срока огромные,
Кого ни спросишь — у всех Указ…

Вдруг спросил не к месту весело:

- Значит, я тебе разонравился?

- А ты мне никогда особенно и не нравился.

- Ну и дура! — сплюнул Гаврош. — Ей-ей, пожалеешь, Милка! Да будет ой как поздно — уйдет поезд... — и он опять тихонько запел:

Сиреневый туман над нами проплывает.
Над тамбуром горит Полярная звезда,
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда…

- Пропадешь ты с этим Денисом Петровичем, — вдруг после паузы раздумчиво сказала Милка. — Затянет в омут — не выплывешь.

- Где наша не пропадала! — бесшабашно улыбнулся Гаврош. — Эх, Милка, клевая ты баба, в натуре говорю, только дурная — не понимаешь, где хорошо, а где плохо! — и Гаврош опять запел:

Таганка-а, все ночи, полные огня,
Таганка, зачем сгубила ты меня,
Таганка, я твой бессменный арестант,
Погибли юность и талант
В стенах твоих, Таганка-а-а…

Потом они свернули в переулок, потом — в другой и наконец остановились у Милкиного дома. Гаврош наскоро попрощался — по карманам у него были распиханы бутылки, в руках он держал еще две да завернутую в газету колбасу, большой кусок сыра, две банки шпрот.

- Ладно, побежал. Компания заждалась. Я к тебе в столовку загляну, Милка. Привет, не кашляй.

- Привет. — Милка зашла в темный подъезд и услышала быстрые удаляющиеся шаги. Она прислонилась горячим лбом к холодной, с облупившейся краской стене, закрыла глаза, застонала тихо-тихо…

Когда Гаврош вошел в накуренную, душную комнату, раскрашенная рыжая Сонька захлопала в ладоши:

- Наконец-то явился принц! За смертью его посылать!

Компания оживилась, придвинулась ближе к столу.

Гаврош вынимал и ставил на стол бутылки, положил сверток с колбасой и сыром, при этом дурацкая улыбка не сходила с его лица. Даже пьяный Валька Черт обратил внимание:

- Че ты лыбишься, как блин на сковородке,

Гаврош?