У крутого обрыва

Подождав, пока они скроются из виду, ребята двинулись дальше. Сережка уныло смотрел под ноги, боясь взглянуть на ребят.

— На нищих напоролись, эх ты, начальство! — насмешливо процедил сквозь зубы Пузан.

— Молчи, гад! — ответил Денискин. — Кто знал…

Они ругались между собой, не обращая внимания на остальных.

Возле высокой заснеженной кучи мусора, похожей на ту, которая уже служила для них укрытием, все остановились.

Снова присели на корточки и стали ждать. На этот раз недолго. Опять скомандовал Денискин, все вышли из засады, опять Сережка, уже без понукания Пузана, стал тревожно оглядываться по сторонам, страшась окружающей тьмы и в то же время надеясь на нее.

— Деньги, часы, быстро! — выпалил Денискин.

И тогда за своей спиной Сережка услышал дребезжащий, очень печальный голос:

— Что ты, сынок? Опомнись, сынок, откуда у старухи деньги?

— Кому сказал — быстро! — повторил Денискин все так же неумолимо.

— Ребятки, что вы, ребятки, пожалейте… У меня двое сынов на фронте полегли, ребятки… — Женщина говорила часто-часто, словно боясь не успеть высказать самое главное, и в голосе ее услышались слезы.

— Каланча, обыщи ее! — скомандовал Денискин.

— Ироды! Ироды проклятые, погодите, найдут на вас управу…

— Заткнись! — рявкнул Денискин. — Ножа захотела?!

— Отдай им! — раздался мальчишеский голос — Отдай все, а то убьют.

— Ничего, переловят вас, иродов, погодите. На, подавись, проклятый, на, на!..

Вдруг женщина осеклась, тяжело охнула, застонала, а Денискин крикнул: «Бежим!» — и сорвался с места.

Сережка побежал вместе со всеми, увязая в рыхлом снегу, стараясь не отстать, подгоняемый доносившимся сзади пронзительным мальчишеским криком:

— Бабушка, что с тобой, бабушка?!

Сережка задыхался от бега, от волнения. Ему казалось, что за ними гонятся, что сейчас их поймают и все будет кончено. Страх гнал его вперед. Наконец он услышал шепот Денискина:

— Стой!

Они оказались на дороге. Это была неудобная, плохо мощенная дорога, поэтому машины шли по ней редко — шоферы предпочитали делать крюк и ехать в объезд.

Прячась от показавшейся в прорванных тучах луны, Денискин остановился возле какого-то сруба. Едва отдышавшись, Сережка спросил Денискина:

— Чего ты с той старухой сделал, а?

— Ты еще мне поговори — тогда узнаешь!

Перед глазами Сережки в тусклом и косом луче света едва блеснуло узкое лезвие финки. Блеснуло — и скрылось. Он встретился — близко-близко — со взглядом Бориса и прочел в нем то же, что испытывал сам: страх.

Но как ни страшен был Денискин, Сережка видел сейчас в нем единственную надежду на спасение, полагаясь на его опытность и ловкость.

Услышав приказ Денискина возвращаться поодиночке, Сережка робко сказал:

— А я с тобой, Петька, можно?

Денискин двинул его локтем в бок так, что у Сережки перехватило дыхание, а Пузан добавил брезгливо:

— Да отвяжись ты, щенок…

— Кто-то идет, — взволнованно сказал вдруг Заливин.

Резко выделяясь на залитом луной снежном поле, медленно приближались две фигуры. Когда луна скрывалась в облаках, фигуры пропадали, потом появлялись снова. Немного погодя можно было разглядеть идущих под руку мужчину и женщину. В свободной руке мужчина нес маленький чемоданчик.

Потом стали долетать их голоса — обрывки слов, смех — звонкий девичий и сдержанно-снисходительный мужской. Сережка боялся вздохнуть. Рядом с ним, слившись со стеной, безмолвно стояли остальные.

Луна снова скрылась в тучах. Тогда Денискин коротко бросил:

— За мной!

— Не надо! — шепнул Сережка, схватив его за руку. Денискин, оттолкнув его, прохрипел:

— За мной! Все за мной! Семь бед — один ответ! — и выбежал из укрытия.

А дальше было вот что: девушка сделала шаг назад, и вдруг ее нога взлетела вверх. Денискин взвыл. Удар пришелся ему в живот.

Не давая опомниться, девушка схватила его руку, в которой была зажата финка, и крикнула:

— Алеша, бей!

Парень словно ждал команды. Он сбил с ног Денискина и повернулся к Сережке…

Сраженный боксерским ударом под «ложечку», Сережка медленно опустился на землю, судорожно глотая воздух, и последнее, что он увидел, прежде чем потерял сознание, — клубок сцепившихся тел, беззвучно катающихся по снегу, и два широких снопа автомобильных фар, разрезавших ночную тьму…

Вскоре Сережка сидел на скамейке в большой неуютной комнате. Он плакал, закусив губу и стыдясь своих слез.

Взлохмаченный, без единой пуговицы на пальто, Борис Клоков тупо смотрел, как Заливин прижимает грязный платок к подбитому глазу.

Поодаль развалился Денискин. Он все так же двигал челюстью, презрительно чмокал, нагло улыбался, изредка бросал вокруг злобные взгляды.

Пузана не было.

Молоденький милиционер стоял возле скамьи, не спуская глаз с арестованных. За столом сидел капитан и заканчивал протокол.

Около чернильницы лежали серьги, часы, смятые денежные бумажки, лакированные дамские туфельки…

Зазвонил телефон. Капитан взял трубку, послушал и, похвалив своего невидимого собеседника, сказал, обращаясь к задержанным:

— Дружка вашего поймали. Теперь, кажется, все… Если женщина выживет, твое счастье, Денискин. Отделаешься пятнадцатью годами.

Денискин хрипло засмеялся.