У крутого обрыва

Наверху открылась дверь, раздались шаги. Ребята разом затихли.

— Сергей, ты, что ли? — свесившись через перила и вглядываясь в полумрак, спросила Юлька.

— Ну, я, — недовольно ответил Сережка.

— Хватит шататься, иди помогать. Давай быстро!..

— Это сестра его, — шепнул Борька, — такая зануда…

Сережка быстро зашагал по ступенькам, вобрав голову в плечи и не оглядываясь.

— Беги, беги! — крикнул вдогонку Денискин. — Сейчас тебя сестричка на горшочек посадит…

Громкий хохот покрыл его слова.

«Они тоже считают меня маленьким, — зло думал Сережка, едва сдерживая подступающие к горлу слезы. — И смеются. Все смеются… А все мать: того нельзя, этого… Ну, хорошо, пусть ростом маленький, но разве в росте дело? Все ребята гуляют, а я — сиди дома. Теперь скажут: маменькин сыночек».

Эта мысль томила его все время, пока он помогал матери и сестре расставлять сдвинутую при уборке мебель.

Не было еще и девяти часов, а уже пришел дядя Паша — двоюродный брат отца, со своей новой женой, совсем молоденькой девчонкой, годившейся ему в дочери. Рядом с ней дядя Паша всегда старался казаться юным бодрячком, суетился, шумел и без умолку тараторил.

Вот и сейчас, он ни с того ни с сего начал заигрывать с Сережкой: «А ну, племяшок, поборемся!» И они стали бороться, свалились на диван, потом на пол. Когда дяде Паше это надоело, он засуетился вокруг стола, заглядывая в каждую вазочку, в каждый графинчик.

— А водочки-то маловато! — заметил он и молодцевато подмигнул жене, хотя на всех семейных торжествах вторую рюмку он обычно выпивал, морщась и кряхтя. — Ну-ка, Сережка, сгоняй за горючим.

— Ладно уж тебе, — покровительственно сказала жена дяди Паши. — Тоже мне пивец! Не знаешь, что ли, не продадут ему водку.

— Спасибо за разъяснение, — ответил дядя Паша. — Насколько мне известно, еще не было случая, чтобы за деньги чего-нибудь не продавали. Хоть детям, хоть не детям. Закон — это одно, цыпочка, а жизнь — другое. — Дядя Паша понизил голос и осторожно покосился на дверь: ни матери, ни сестры в комнате не было. — А ну-ка, Сережка, получай новогодний подарок.

Хрустящая пятерка появилась в его руке.

— Смотай за поллитром! А сдача твоя…

Зажав деньги в кулаке, Сережка бегом спустился по лестнице — он был рад, что вырвался на улицу.

Внизу, на том же месте, что и два часа назад, о чем-то шептались, попыхивая огрызками сигарет, Денискин и его компания.

— Куда собрался? — небрежно спросил Денискин.

— Да вот… — Сережка вытащил новенькую пятерку. — Дядька в магазин послал.

— Да-а… интересное кино! — процедил Денискин. — Все детки будут встречать Новый год, а нам с тобой, Пузан, кровью заработавшим хорошую жизнь, придется глотать кислород. И это называется справедливостью!.. — Он неопределенно повел рукой. — На одном конце деньги, на другом — нищета. Так нас учит Гоголь. Или Гегель, точно не помню. И главное — деньги попадают в руки детей, и они их тратят — подумать только — на молочко!

— Ну да! — обиделся Сережка. — На молочко… Что я, вина не пью, что ли?

— Факт — не пьешь, — вставил Борис — Я-то знаю.

— Нет, пью! — тихо сказал Сережка.

— Говорят, трус ты большой, — ухмыльнулся Денискин. Он пожевал губами, сплюнул и добавил: — А трусы все непьющие, это уж точно.

— Я трус? — воскликнул Сережка, и горло его перехватило от жгучей обиды. — Это я трус? Да я, если ты хочешь знать, пол-литра могу сразу выпить!..

— Вот потешил, — презрительно усмехнулся Заливин. — Сразу пол-литра — и до свиданья, мама, не горюй!

— А ну, цыц! — сказал Денискин и протянул Сережке пачку дешевеньких сигарет. — Пьешь, пьешь, — добавил он снисходительно. — Закуривай.

Сережка в своей жизни не выкурил ни одной папироски, но в такой момент отказаться было нельзя.

Полумрак подъезда спасал Сережку: чуть отвернувшись, он мог делать вид, что затягивается, хотя на самом деле, подержав дым во рту, он узенькой струйкой медленно выпускал его, всеми силами стараясь удержаться от распиравшего его кашля.

Первым нарушил молчание Пузан:

— Ну, Петюня, решай!

Денискин не ответил. Он сосредоточенно дымил, изредка бросал отрывистый и колючий взгляд то на Сережку, то на Бориса, то на Генку. Загасив сигарету о подошву сапога, он сказал, обращаясь к Сережке:

— Слушай, давай старый год вместе проводим, а?

— Старый? — переспросил Сережка. — Верно, старый — с вами, а к Новому домой успею. Давай!

— Тогда выкладывай! — Денискин требовательно протянул руку.

— Чего? — не понял Сережка.

— Червонцы, ясно? Каждый вносит свой пай.

Сережка заколебался.

— Эх ты, — укоризненно сказал Денискин. — Вот видишь, как до денег, так — в кусты. — И вдруг он перешел на полушепот. Ребята придвинулись к нему, обступив тесным кольцом. — Ладно, Сережку от пая мы освобождаем. Свои монеты он нам просто дает взаймы, а потом — касса будет. В общем, Сережа, не горюй, деньги сполна получишь. Голосую. Против нет? А воздержавшихся? Ясно. Вот видишь, какая у нас демократия. Гони, Серега, монету.

— Ребята, а как же… я домой? — Сережка говорил растерянно, позабыв, как он пыжился еще минуту назад.

Все снова прыснули. Сережка замолчал.