У народов Восточной Африки

— Ты знаешь, бвана, санитара Сахиди?

— Знаю. Ну и что?

— Так вот, он носит башмаки, привезенные из Корогве. Ты слышал?

— А что я должен был слышать?

— Как что? Ведь они же поют, как маримба. Ни один сапожник в Аруше не умеет шить такие чудесные башмаки.

Вскоре я забыл об этом разговоре, но отвратительный скрип башмаков Мандо напомнил мне их историю.

— Сколько же стоят эти музыкальные башмаки? — спросил я.

— Тридцать пять шиллингов.

— Побойся бога! В Аруше такие же можно купить за двадцать.

— Но они не поют, как маримба!

Мандо продолжает путь. Он идет широким шагом, стараясь извлечь из своих чудесных, поющих на все лады подметок как можно больше разнообразных звуков.

Тем временем последние, еще сохранившие остатки зелени кусты остались далеко позади, и мы вступили в бесплодную зону ярко-красной глинистой почвы. На ровной до сих пор поверхности начали появляться выступы, которые по мере приближения к синеющим на горизонте высокогорным цепям становились все выше и выше.

По дороге навстречу нам движутся огромные стада откорм пенного скота. По мордам животных стекают капли воды.

— Мы почти у цели, — говорит Мандо — вон за теми камнями первый колодец.

И вот мы у его края. Перед нашими глазами открывается совершенно неожиданная картина: искусственный, изрезанный ленточками дорог кратер, на дне которого чернеет несколько колодезных отверстий. Вниз отвесно опускаются каменные ступени. Из высеченных в камне желобов пьет скот. Впрочем, скот здесь везде. Погоняемый масайскими пастухами, он сходится сюда и расходится по радиусам, напоминая вереницы крупных муравьев. Голые, будто отлитые из бронзы мужские фигуры выстроились от желобов к колодцам. Из рук в руки ритмично передаются ведра.

Колодцы, расположенные на масайской равнине в Восточной Африке, и по сей день представляют собой неразгаданную загадку. Когда тысячу лет назад сюда пришли из Египта масаи, их ждали уже готовые колодцы, столь же таинственные и не менее древние, чем сегодня.

О происхождении этих колодцев ходят самые разные слухи. Некогда именно здесь пролегал главный путь следования финикийских караванов, направлявшихся за золотым руном и слоновой костью Вероятно, финикийские рабы и выкопали эти колодцы. Даже в настоящее время мало кто из белых жителей Танганьики слышал об их существовании, хотя они представляют собой явление уникальное.

— Солнце уже садится, а мы еще далеко от селений. Где ты думаешь ночевать? — спрашиваю я Мандо.

— Недалеко масайская бома; я знаком с предводителем племени, там можно будет устроиться.

— Хорошо. Проводи меня туда.

— Куда? В бому семейных или моранов (молодых воинов)?

— Туда, где безопаснее и чище.

— К моранам ближе. Я отведу тебя к ним.

И вот мы опять идем по равнине, обходя большие дороги, по которым ходит скот. По небу, как следы от реактивных самолетов, пролегли белые полосы облаков. Это пыль, поднимаемая копытами тысяч животных.

Перед самым заходом солнца, когда этот оранжевый, раскаленный шар уже не слепит глаза, мы останавливаемся наконец у ворот бомы моранов. Нас встречают тучи надоедливых мух. Они покрывают лицо, шею, руки. Бороться с ними бесполезно. Ворота ведут внутрь заграждения, обнесенного толстой стеной из переплетенных сухих тернистых веток. Такую ограду лишь в редких случаях отважится преодолеть лев или леопард. Единственное отверстие для входа на ночь загораживается ветками. С внутренней стороны вдоль ограды расположены глиняные, цилиндрической формы хижины, похожие на пчелиные ульи. Разумеется, в них нет ни дверей, ни печей. Входные отверстия хижин загромождены различного рода преградами от хитрого и нахального льва. Посреди двора высокая жердь, на которой висит цветной лоскут. На жердях меньших размеров — львиные гривы — охотничий трофей.

У ворот стоят несколько вооруженных мужчин. На остриях их копий черные, мастерски скатанные из страусовых перьев шарообразные наконечники. Эти наконечники называются эль-суль-суль; они свидетельствуют о миролюбивых намерениях моранов.

Моран — особа привилегированная. С ним лучше не сталкиваться. Шутить он не любит. С юных лет моран подвергается испытаниям. Со щитом и копьем его оставляют одного в безлюдном месте, и он должен продемонстрировать свою зрелость.

Противодействовать справедливым требованиям морана нельзя. Уязвленная гордыня не признает другой мести, кроме кровопролития. Масаи не бежит от возмездия. Без страха ждет он судебного приговора. Впрочем, смерть для него — это обычный эпизод, случай или предназначение судьбы. И все же лучше его не трогать. В полной безопасности можно чувствовать себя лишь в том случае, если на острие копья масаи надет черный шарообразный наконечник. Масаи никогда никого не обманут.