У нас все дома

– Очень мило с твоей стороны. И извини меня за эту идею с домом престарелых. Я просто очень боялась тебя потерять, особенно после маминой смерти. У меня, кроме тебя и сына, близких не осталось, уж не взыщи. Я была неправа.

– Ну что ты, Марион, какие пустяки. Мне не вредно было убрать в квартире. Тапочки теперь шаркают по чистому. Вот вытерпеть мадам Суареш оказалось сложнее.

– Папа, я все обдумала. Дом престарелых – это не выход. Ты в последнее время как-то изменился. Предложил помочь Александру. Я такого не припомню. Но все равно я очень беспокоюсь: ты весь день сидишь в одиночестве и бездельничаешь. Может, тебе опять завести собаку? Я была против, но тебе это пошло бы на пользу.

– Мне не нужна собака. Я не могу начинать все по новой – воспитывать, любить… а потом она умрет раньше меня. К тому же у меня теперь есть Жюльетта. Один черт, такая же обжора, разве что выгуливать ее не надо. Очень милая девочка.

– Это меня тоже расстраивает. В итоге чужой ребенок станет тебе ближе собственного внука. Ему нужен настоящий дед, а не заместитель.

– Ну не я же решил переехать в Сингапур!

У Фердинана особый талант подлить масла в огонь.

– Я хотела сбежать подальше от вас с мамой! Мне надоело служить разменной монетой в ваших разборках. Всякий раз, когда я к вам заезжала, вы скандалили. А еще ваши вечные “Поговори с ним! Тебя он послушает!” и “Поезжай к ней и попроси ее вернуться, я готов выслушать ее извинения!”. Как ни печально, но все успокоилось только после маминой смерти. И я уже другая. С годами я стала понимать, что для меня действительно важно. За полгода я дважды чуть тебя не потеряла. Так жить нельзя, ни тебе, ни мне, ни Алексу. – Сделав глубокий вдох, Марион бросилась головой в омут. – Я приняла серьезное решение, папа. Я продам квартиру, и ты переедешь к нам в Сингапур. Что скажешь?

– Милая моя, я не уверен, что правильно тебя расслышал, нас прервали. Но мне все равно пора закругляться, сейчас мне будут делать процедуры. Медсестра уже вошла в палату. Целую тебя!

– Папа, не разъединяйся. Ты услышал мое предложение?

Они долго молчат. Лицо Фердинана по-прежнему непроницаемо. Наконец он выдавливает из себя:

– Думаю, да.

– Я понимаю, что для тебя это огромные перемены. Но мы – твоя семья! Я не требую от тебя немедленного ответа и ни к чему тебя не принуждаю. Просто знай, что я была бы этому рада. Ладно, иди к своим медсестрам, но не особо увлекайся! Позвони, когда вернешься домой. Мы все обсудим. Целую, папа. Люблю тебя.

– Ладно, пока, Марион. Как эта штука выключается? ЖЮЛЬЕЕЕТТААА!!!!

Глава 35 Любовь-морковь

Фердинан уже два дня как дома. Он провалялся в больнице дольше, чем думал, и счастлив был наконец оказаться у себя. По просьбе Марион он сообщил ей о своем возвращении, побив мировой рекорд самого короткого телефонного звонка: одиннадцать секунд. Главное было не дать ей возможности снова завести разговор о переезде к ним. Фердинан всегда ненавидел переезды и не мог себя заставить всерьез задуматься о предложении дочери.

Уже два дня он вел жизнь затворника: ни Жюльетта, ни Беатрис не знали, что его выписали. Хорошо бы они вообще забыли о его существовании, тогда в одиночестве он сможет все спокойно обдумать. Эта Беатрис ему уже попрек горла. Сначала заигрывает, рассказывает ему случаи из жизни и делится своими чувствами, потом посылает ко всем чертям, в последний момент спасает его от несправедливого приговора и, наконец, заставляет вернуться в больницу, притом что он ненавидит зеленые стены и бесконечные пиканья приборов, которые, такое впечатление, распоряжаются его жизнью и смертью. Не говоря уже об увлекательной поездке на машине, когда она несколько раз его чуть не угробила. Вот ненормальная!

Ладно, нельзя не признать, что и у него самого крыша едет. Но главное – он человек гордый. Разве он сможет снова с ней общаться? С чего начать? С упреков? Извинений? С поцелуя? Пока что он решил, что будет ее избегать и пропустит вечернюю партию в бридж.

Пластмассовый будильник показывает 17.52. Фердинан слоняется по квартире. Чем ближе час встречи, тем тревожнее ему становится. Он прокручивает в уме все их разговоры, посматривает в окно, словно надеясь найти там решение, и снова переводит взгляд на часы.

17.53. Через семь минут Беатрис встанет у меня под дверью, умоляя, чтобы я пришел на бридж. Но я не пойду. Не пойду!

И не то чтобы он так уж на нее злился. Просто восьмидесятилетний жизненный опыт дает себя знать.

С бабами всегда так. Просят любить их покрепче и выгоняют, стоит наконец проникнуться к ним чувством! Не пойду играть! Ни за что! Ей даже не придется звонить в дверь: листок с результатами лежит у нее на коврике. Она правильно истолкует его послание.