У него ко мне был Нью-Йорк

В деньгах есть свобода. Достоинство. Широта размаха. Даже смеяться над глупым анекдотом легче, когда у тебя в кошельке не пусто.

Но счастье? Всё-таки нет.

Счастье — это понимать, что взгляд любимого человека ты помнишь ещё по детству на «Филях».

Счастье — это то, как пахнет золотая макушка твоего ребёнка, когда приходишь вечером домой, и утомление улетучивается от запаха тёплого молока, свежего хлеба и скошенной травы.

Это видеть, что мама ещё молодая. Душой ли, телом ли. Секундной реакцией, в которой ты угадываешь ту девочку из середины двадцатого века.

Это быть беременной и ехать со старшим братом в Питер на машине вдвоём восемь часов по трассе. И он включает «Once upon» Пола Маккартни, и вы горланите во весь голос, на ходу вспоминая слова. И эта песня — о вас с ним, о том, как вы были детьми.

Это слышать, как вечером наконец поворачивается ключ в двери и ты радуешься как маленькая: в Нью-Йорке вечер, и пришёл с работы твой Д., и два часа перед сном вы, втроём с дочкой, танцуете под клипы из девяностых.

Счастье — это когда каждый выбирает себе мороженое по вкусу.

Чёрная смородина.

Лайм.

Личи с красным перцем.

Бодипозитив

Я рада, что мой переезд в Америку совпал со сдвигом тектонических плит в области женских прав. Мне были важны флэшмобы #янебоюсьсказать, #metoo и #faceofdepression. Благодаря им я не только рассказала миру свои истории, но и прочитала чужие. Те, о которых раньше принято было всю жизнь молчать.

Мне кажется, вместе с моим терпением будто бы лопнуло терпение всего мира. Женщин. И они стали менять привычный застойный мир вокруг себя. Хотелось честности. Хотелось прозрачности. Хотелось естественности.

Кендрик Ламар прочитал рэп о том, что он устал от фотошопа и хочет видеть на теле своей женщины реальные растяжки. Бейонсе записала видеоальбом «Лимонад», где подробно рассказала о переживании измены. Женщины заговорили о своих правах, о деторождении или отсутствии детей, о мужчинах, которые берут на себя лидерство и при этом заводят семьи в тупик. О работодателях, которые не дают расти карьере. О боссах, которые запирают свои кабинеты изнутри и требуют секса. Об отцах, которые тиранят матерей своих детей.

Мне казалось, что мир рассказывает истории, о которых столетиями было принято молчать. Литература и блоги всё чаще говорили женскими голосами, мой голос не стал исключением.

Эти общественные сдвиги получили визуальное отражение в культуре, и феминные стандарты красоты в духе «Виктория Сикрет» наконец-то подвинул бодипозитив.

На подиумы вышли модели плюс-сайз, обычные женщины со складками, с животиками, с жиром. Я стала видеть в рекламе только что родивших и кормящих мам, их телам с не ушедшими лишними килограммами вдруг дали разрешение быть. А на гиперэкранах Таймс-сквер появились фотографии девушек с небритыми подмышками, они рекламировали нижнее бельё.

Я же понимала бодипозитив как ещё одну сторону принятия себя. Я пыталась не испытывать недовольство собой.

Нью-Йорк с его многонациональной толпой приучил видеть красоту каких угодно канонов. В день я пропускала через себя сотни людских типажей, формировалось то, что называется насмотренностью, и привычный глянцевый стандарт постепенно размылся.

Я видела то, что кажется красивым мексиканкам, японкам, китаянкам, русским, украинкам, афроамериканкам, иранкам, еврейкам, индианкам, ирландкам, француженкам, австралийкам, британкам, бразильянкам. А потом я поняла, что и это разделение условное, потому что внутри одной национальности можно обнаружить ещё сто разных стандартов красоты. Нет правил, которым должны подчиняться все.

Красиво — быть той версией себя, которая тебе самой симпатична в данный момент.

Я отстала от себя. Перестала постоянно придираться к своему отражению. Только представь — каково это?

Моё тело

Глубокая психотерапия началась, когда я посмотрела на свою детскую фотографию другими глазами. Трёхлетняя, сладкая, кудрявая. Раньше я глядела на эту карточку и не ощущала ничего. Ноль.

Мне пришлось в неё как будто «провалиться» и представить себе во всех деталях этого ребёнка, который прячется за маминой ногой. Захотелось взять на руки.

Это желание стало фундаментом.

Подлинной, ласковой, материнско-сестринской заботой о себе.

Я часто использую этот приём, когда надо принять решение исходя из истинных мотивов или как-то экстренно самоутешиться, я себя будто бы беру на ручки.

С телом было примерно так же.

Представь: ты лежишь в ванной, ты — разморённая и расслабленная — смотришь на правую коленку, торчащую над водой. Ты видишь на коленке едва различимый белёсый шрам, рассекающий её на две половины. И это — переход в прошлое, ты как будто проваливаешься в него. Это тот шрам, который ты получила, когда тебе было одиннадцать и ты на даче пыталась угнаться за старшими братьями на велосипедах. Они оба по очереди так лихо вписались в поворот около пруда. А у тебя не получилось. Ты тоже попыталась вписаться в поворот лихо, но — под слишком крутым углом.