У обелиска

– Как-то раз везла полковника нашего, Романа Ивановича. – Зойка взяла деревянные щипцы и расправила платье в тазу. Вода тотчас стала бурой, по поверхности поплыли какие-то серые пятна. – Смотрим, у дороги «летучка» – девчонка-военфельдшер лежит раненая, шофера убило. Я под брезент, в кузов гляжу – там соломки чуток, семеро бойцов без сознания. Товарищ полковник говорит, давай в санбат, в соседнем селе стоит. Я в «летучку» – и повезла. Ухаб на ухабе, слышно, как ребят раненых в кузове подбрасывает и об пол грохает. А на них живого места нет. В санбате стали доставать, а из кузова кровь как вода льет, хоть ведро ставь.

– Выжили они? – стыдясь своей истерики, спросила Нона, подходя к сестре. Зойка не смотрела на нее – только переворачивала щипцами платье, наблюдая, как светлеет вода. Очень осторожно, чтобы не коснуться рукой поверхности воды, не плеснуть на себя или Нону. «Конечно, столько крови видеть – захочешь ли снова к ней прикоснуться сейчас, когда уж война кончилась и ты дома?» – оправдала странную брезгливость сестры Нона.

– Откуда я знаю, Нонча. Я выгрузила и назад рванула. «Летучку» санбату оставила, велосипед взяла у почтальонши деревенской – и обратного ходу. У меня посреди поля товарищ полковник на мертвеце сидит. Думала, все седло сотру, галифе-то в крови, засохло, как корка, но и километра не проехала – моя машина навстречу: полковник шофера похоронил и за мной едет… А еще в другой раз…

Зойка не отрывала глаз от завертей грязной воды, которая лилась через край таза, а все не становилась чистой – плавала по поверхности бурая с проседью пена, оседала на островках ткани. Зойка шевелила ее механическими движениями, сжав в руке щипцы так, что пальцы стали белые, а вены на руке вздулись синими нитками. Постращать хотела Зойка, объяснить, доказать, думала – выпустит из запертого дома своей памяти один крошечный призрак прошлого, напугает старшую сестру и замолчит снова. Но призраки рванулись к живому, и Зойка уже не в силах была их удержать.

– …это уж мы с Ольгой ездили. Нас к полевому госпиталю прикрепили, раз уж она лекарка, хоть и маленькая. Привозят раненого – обмороженный весь, но живой. А на нем медсестра мертвая. Видно, закрыла его собой в поле, убило ее, так и замерзла, а он отчего-то все живой. Как сейчас помню, ефрейтор Горелов, А-И. Говорят, не можем ей руки разжать, замерзли, у вас в тепле оттает, мол, и… Наш маг госпитальный, товарищ Костейко, говорит: давай я ее аккуратно выжгу, сметем, только парня погреем. Солдатик раненый в слезы – медсестричка героическая, много солдат спасла, как же ее – в совок и в ведро? Представь, стоит мужик перед магом, жги, говорит, меня, а ее похороним, как надо. А у самого слезы по лицу текут, от грязи серые. А Лев Сергеевич говорит: не будем жечь. Сломал ей руку, раненого на носилки, нас с Ольгой – за ним. Уж и не знаю, где и как похоронили ту медсестру. А ефрейтора Оля вылечила и не лежала потом, сразу к другим пошла. Она ведь лежит, только когда после маготравмы пациент или раны от заклятий. Там вроде как другая энергия требуется. А заговаривает колотые или сквозные ранения она так, что бывалые маги в ладоши хлопают, осколки, пули вытягивает – любо-дорого… Вот переломы сращивает не слишком умело – знаний не хватает, ее бы в медучилище. Лев Сергеевич говорит, чутье у нее хорошее, но чтобы кость дробленую собрать или орган разорванный, надо знать, как оно само по себе здоровое выглядит, а для того анатомию нужно изучить…

Видно было, как Зойка устала. По ее лбу катился пот, тени под глазами из серых стали сливовыми, как синяки. Может, сказывалась тяжелая ночь, а может, война, воскреснув в памяти, мучила ее, заставляя переживать заново то, что хотелось бы забыть. И еще казалось – щипцы в руках Зойки не деревянные, а свинцовые, с таким трудом она проворачивала их в тазу.

– Дай помогу, – нагнулась к тазу Нона, видя, как от горячей воды поднимается пар. – Нельзя кипятком, кровь не отстирается, желтые пятна потом будут…

Зойка попыталась оттолкнуть ее, но так слабо, будто не было сил в руках.

– Не тронь! – вскрикнула она. – Не тронь, пока не стечет!

Не успела – Нона лишь краешком указательного пальца коснулась воды, чиркнула ногтем, и тотчас неведомая сила отбросила ее к стене, впечатав спиной в плитку. В правом легком вспыхнула такая боль, что Нона не удержалась на ногах – упала, кашляя и хрипя, зажимая ладонью невидимую рану. В ушах стоял грохот, кто-то кричал сквозь него, звал чужим именем. Стало нечем дышать, наполнился железом рот, огнем горело правое плечо, а по ногам медленно полз вверх могильный холод. Она словно издалека услышала звон бьющегося стекла. Со всех сторон обступила горячая тьма, обволокла, поглотила…

Нона с трудом разлепила глаза, уставилась в потолок, пытаясь понять, как оказалась в комнате. Стоило пошевелиться, скрипнув панцирной сеткой кровати, и тотчас подскочила Зойка, бледная, напряженная. Стала заглядывать под веки, щупать пульс.