У памяти свои законы

— Матвеюшка, дорогой, нашла я тебя, разыскала наконец-то.

Он как поднял руку с шилом, так и застыл. Потом аккуратно положил шило и спокойным голосом ответил:

— Я вас, гражданочка, не знаю и никогда не знал, не видал.

— Не надо, — сказала она. — Не надо, дорогой.

Матвей посмотрел на нее свирепым глазом, надулся, отчего стал еще страшнее, проговорил:

— Не мешай работать, тетка... Не мели ерунду-ерундовину, не выставляй меня на смех перед людьми.

— Смилуйся! — плача сказала она. — Столько лет я тебя искала.

Матвей хотел ответить, да не смог: появились слезы; он отвернулся, утер рукавом лицо и долго молчал. Потом бросил шило в ящик с инструментами, печально сказал:

— Что ж ты наделала, глупая. Ведь нету меня, мертвяк я, покойник... Ладно, пойдем отсюда, — и покатил из мастерской на шумную улицу.

И она пошла за ним — его законная жена, Алена Васильевна, Аленушка, тайна его, любовь единственная, его лебедушка, песня, его недопетая...

2

Встретил Матвей свою лебедушку, когда ему было двадцать годков.

В деревне он считался важным человеком, несмотря на то, что работал рядовым трактористом: секретарь он был комсомольский и очень гордился этой должностью. Даже портфель купил, коричневый, с замочком, а у замочка ключик махонький, с наперсток. Впрочем, портфель ему скоро надоел, он сменил его на полевую сумку, а сам вырядился в галифе, в сапоги и стал выглядеть совсем интересно, будто военный герой с солидным стажем. На груди его красовался значок «Ворошиловский стрелок», рядом другой —«Готов к труду и обороне I степени», а с уст не сходила песня «Если завтра война...».

Однажды он понес в райком всякую бумажную отчетность и на райкомовском крыльце увидел девушку, которая горько плакала.

— Ты чего ревешь? — спросил он. — Все крыльцо засолила — скоро тут озеро Баскунчак разольется.

— Отстань! У меня горе, а ты зубоскалишь.

— Какое еще горе? У такой молодой гражданки не может быть никакого горя.

— А вот и может. Меня в комсомол не приняли.

— Ври! — Удивился он. — Ты что — лишенка или враг народа?

— Никакая я не лишенка, я про Политбюро забыла. Спросили про Политбюро, всех назвала, а Ворошилова забыла.

— Ну, глупая, — сказал Матвей, — как же ты самого товарища Ворошилова — и забыла?

— Не знаю, я ж не нарочно.

— Ты небось из «Зари»? У вас в «Заре» все девки губошлепы. У всех мозги набекрень.

— Сам хорош! — сказала она и ушла. И не заметила даже, что привязала Матвея ниточкой невидимой на всю жизнь.

Привязать-то она его привязала, однако благосклонностью не одарила. Каждый день Матвей ходил на гулянье в «Зарю», но бесполезно — Алена не принимала его ухаживания.

Впрочем, она вообще не принимала ничьих ухаживаний — шествовала по деревне гордо, беззаботно распевая частушки и смеясь над Матвеем и другими парнями. Хотя если честно говорить, то Матвей был единственным постоянным ее вздыхателем, другие парни только разговоры разговаривали, но на серьезную любовь не намекали, Внешности она была самой обыкновенной, никакой особой прелести в ней не ощущалось; правда, в теле была, имела голос звонкий, глаз живой, а вот нос, например, курносый, ноги полные, с крепкими икрами. Одним словом, ничего выдающегося, рядовая девка, каких много, и все же Матвей присох к ней с первого взгляда.

Все знают, что любовь — смешная штука, законов и правил для нее нету. А уж кто кого, отчего да почему полюбил — не понять и не объяснить. Матвей любил Алену, и по справедливости она тоже должна была бы его полюбить — со всех сторон он имел право на ее благосклонность: был он парень добрый, разумный, приличного поведения, но, несмотря на все его достоинства, она не питала к нему особых чувств. Он ей нравился, но от «нравишься» до «люблю» так же далеко, как от райцентра Климовки до Москвы. Люди так уж устроены: стремятся к взаимности, и не многие понимают, что односторонняя любовь — это тоже радость, возвышающая человека.

Печальным был для Матвея тот год.

Сначала неожиданно умерла мать. Она никогда не жаловалась ни на какие недуги и умерла внезапно в спокойном ночном сне.

Отца Матвей не помнил. Отец его погиб в гражданскую войну. Вырастила Матвея мать, тихая, услужливая женщина, которую он словно бы и не замечал, пока она жила, но, увидев сухонькое мертвое ее тельце в постели, он вдруг понял невосполнимость потери и упал перед кроватью на колени, целуя холодные безответные материнские руки.