У подножия Копетдага

Председатель нахмурился и ответил, что он учтет это замечание. Всем стало неловко, и на этот раз ковры осматривали молча. Лишь молодой человек не выдержал и сказал:

— Ваши ковры, Гюльсум-эдже, сами за себя дурное говорят. Вы только взгляните сюда — ну разве у хорошего ковра края могут быть такими неровными? А здесь даже близорукий человек заметит, что узор спутан. Да и план вы не выполнили. Зачем же попусту людей чернить?

— Вот всегда так, — пробурчала Гюльсум. — Коня куют, а ишак тоже ногу поднимает. Молод еще мою работу судить…

Гозель-эдже не произнесла ни слова и отошла. Другие члены комиссии двинулись за ней. И еще раз она не стала дожидаться остальных — это когда комиссия надолго задержалась у ковров колхоза "Новая жизнь". На вопросы пришлось отвечать Бахар, чем она была немало смущена.

Комиссия дважды обошла весь зал и остановила свой выбор на коврах пяти мастерских, в том числе и мастерской колхоза "Новая жизнь", взыскательно отобранных из всей выставленной продукции. Их сняли со стен и разостлали посреди помещения в пять рядов. А Гюльсум-эдже, никого ни о чем не спрашивая, тоже сняла три своих ковра и постелила их рядом с отобранными. Члены комиссии сделали вид, что не заметили ее суетливых действий, и ничего ей не сказали. Они обменивались короткими репликами и придирчиво разглядывали работу этих мастерских.

Кругом воцарилась тишина. Стоявшей поодаль Бахар казалось, что все слышат, как громко бьется у нее сердце. Она взглянула на свою руководительницу и поняла, что Гозель-эдже тоже до крайности взволнована предстоящим решением, настолько, что она незаметно отошла в сторонку и присела на стул.

Члены комиссии посовещались и попросили ковры двух мастерских повесить обратно.

— И эти тоже заодно уберите, — указал председатель на ковры Гюльсум-эдже.

Остались три ряда, но через некоторое время один из них отодвинули в сторону.

— Третье место, — догадался кто-то из людей опытных в таких делах.

Теперь предстояло сделать выбор между двумя мастерскими двух издавна соревнующихся колхозов — "Светлый путь" и "Новая жизнь". Красивая гелин, представительница "Светлого пути", от волнения не находила себе места. Наконец она не выдержала, присела возле Гозель-эдже и спрятала голову у нее на груди. Так они сидели не двигаясь, пока члены комиссии подробно обсуждали их работу, особенно расхваливая ковер, вытканный Бахар. Прошло минут десять, прежде чем комиссия пришла к окончательному выводу.

— Первенство присуждается мастерской колхоза "Новая жизнь", которой руководит товарищ Клычева, — громко провозгласил председатель, положив руки на ковры Гозель-эдже. — Лучшим признан ковер, выполненный мастерицей Бахар Оразовой.

Раздались аплодисменты, потом какие-то выкрики, но Бахар уже не могла разобрать, что там происходит, потому что сама не заметила, как выскользнула за дверь, и пришла в себя, только очутившись во дворе.

Но вот в зале водворилась тишина, и она прильнула к окну.

— Второе место заняла мастерская колхоза "Светлый путь", — председатель назвал фамилию красивой гелин, и та принялась радостно тормошить Гозель-эдже.

А Гозель-эдже, казалось, приросла к стулу и смотрела куда-то вдаль. У нее перед главами проходили вереницей дни, полные неустанного труда, целый год, посвященный любимому делу. Сколько было хлопот с молодежью, сколько терпения и настойчивости пришлось проявить ей. И вот пришла заслуженная награда!

Комиссия удалилась для оформления результатов соревнования. Публика тоже стала расходиться. Зал постепенно пустел.

Красивая гелин из "Светлого пути" нежно поглаживала ковер, вытканный Бахар, и, не скрывая своего восхищения, говорила, обращаясь к Гозель-эдже:

— Наши ковры не уступят вашим. Но этот! Недаром он признан лучшим. Ах, как он прекрасен!

Гозель-эдже согласилась с ней:

— Да, если бы не Бахар, результаты могли бы быть иными. А где она, кстати?..

Тут к ней подошла с поздравлениями Гюльсум-эдже и отвлекла ее мысли. Гозель-эдже подумала было, что седоволосая женщина лишь воспользовалась случаем, чтобы продолжать свои нападки. Но вид у Гюльсум-эдже был смущенный, и слова поздравления звучали искренне.

— Ты не сердись на меня, Гозель, — говорила она. — Я была неправа и вела себя недостойно. Мне у тебя учиться надо, а я возомнила о себе много и тебя даже в колдовстве заподозрила. Что же делать, если ты и впрямь волшебница, — улыбнулась Гюльсум-эдже.

— Приезжай к нам, посмотришь, как мы за станками ворожим, — дружелюбно отозвалась Гозель-эдже. — Приезжай да девушек своих прихвати. У них глаза молодые — мигом все схватят.

— Спасибо, обязательно приеду!.. А сейчас пойду перед комиссией извинюсь. И что это на меня сегодня напало — сама не знаю? — удивленно сокрушалась Гюльсум-эдже. — Старая я — вот у меня в душе черные нитки со светлыми переплелись, никак распутать не могу… — грустно развела она руками. — Все от этого, наверно…