У подножия Копетдага

— Вюши, наверно, здесь нет, — заметил Овез. — Если бы он был поблизости, мы бы уже давно его голос услышали.

— Нет, он здесь, — сказал председатель и крикнул. — Вюши, где ты?

— Здесь я, Покген-ага, — послышался из толпы голос, а вскоре показался и сам Вюши.

— А знаете ли вы, друзья мои, как Вюши сегодня обманул меня? — спросил председатель. — Когда заговорил наш радиоузел, Вюши схватил меня за руку и говорит: "Бежим, Покген-ага, слышите, какой крик подняли наши колхозники, не иначе, как ссора произошла!" Ну, я, конечно, поверил и бросился бежать, — смеясь, рассказывал Покген.

— Что же это ты, Вюши, над башлыком подшучиваешь? — сразу поняв в чем дело, спросил Чары-ага.

— Да, нехорошо, нехорошо, Вюши, — подхватили Хошгельды я Овез.

Бедный Вюши готов был сквозь землю провалиться. Он бормотал что-то в свое оправдание: мол, когда заговорило радио, — мысли его были заняты выбором профессии…

Настроение было хорошее, и всем стало жалко непутевого парня. Поэтому Покген поспешил перевести разговор на другую тему. Вюши облегченно вздохнул.

— Молодец ты, Чары-ага, и комсомольцы молодцы, — сказал председатель. — Хорошее вы дело сделали. И в общем недорого это колхозу обошлось.

— Подобрел ты, Покген-ага, — засмеялся Байрамов, — первый раз слышу от тебя такие слова.

— Смейся, смейся над стариком, — весело проговорил председатель, — сам знаю, что хозяин я не из щедрых, не люблю деньгами, сорить, но случается, конечно, что и в нужном деле жмусь немного.

— Люблю самокритику, — вставил Байрамов.

А Хошгельды тем временем нашептывал Овезу:

— Когда придем к башлыку, обязательно заговори о нуждах клуба и читальни. А я тебя поддержу. Сегодня он ни в чем не откажет.

Вскоре уже все сидели за столом и распивали чай. Выбрав подходящий момент, Овез попросил у председателя денег на покупку книг, репродукторов, музыкальных инструментов, шахмат и всего прочего для клуба и читален на полевых станах. Председатель задумался.

— А сколько на это потребуется? — спросил он.

— Да ты, Покген-ага, дай согласие, а завтра мы тебе смету составим.

После того как секретарь парторганизации и агроном поддержали просьбу Овеза, председатель согласился отпустить нужные средства.

Уже было совсем поздно, когда гости, распрощавшись с хозяевами, разошлись по домам.

И с этого дня в селении вошло в обычай ежедневно слушать голос колхоза "Новая жизнь".

ЛИВЕНЬ

Выйдем, друг мой дорогой,
В поле поутру.
О весне споем с тобой
На степном ветру.

Прошумели над землей

Вешние дожди.
К нам в аул на славный той
Хочешь, — приходи!

Лютый ветер мел поля,

Были ночи длинными…
Зацветет опять земля
Под косыми ливнями.

Из цветов ковры сплетут

Девушки пригожие…
И слова на ум придут
Самые хорошие.

Над арыком, над водой,

На степном ветру
О весне споем с тобой
В поле поутру.

Прошумели над землей

Вешние дожди.
К нам в аул, на славный той
Хочешь, — приходи![5]

Этой песней встретили школьники весну. Они распевали ее и у себя, на школьном дворе и на улицах по вечерам, прогуливаясь группами. Песня так понравилась Хошгельды, что он сразу запомнил ее.

Песня, конечно, дело хорошее, а вот погода не радовала агронома. В марте прошли дожди, а теперь и тучки на небе не увидишь. Хошгельды вставал на рассвете и, выбегая во двор, с досадой говорил:

— Опять небо чистое, ну хоть бы облачко!

Не один Хошгельды сетовал на небо. Все колхозники тревожились за богарные посевы и тщетно ждали дождя.

Вдобавок ко всему Хошгельды и дома не имел покоя. И утром и вечером Нязик-эдже ворчала на сына.

— Настанет, наконец, время, когда тебе хоть какая-нибудь девушка понравится? — не унималась она.

— Ну ладно, мать, — не выдержал однажды Хошгельды, — пойди посватай за меня дочь Покгена-ага.

— Да разве башлык отдаст за тебя свою дочь? Ведь Бахар первая красавица в ауле, на ней каждый бы женился…

— Значит, не пойдешь? Ну и не ходи, а мне, кроме нее, никто не нравится.

Нязик-эдже растерялась, и разговоры на эту тему временно прекратились.

Однажды вечером усталый Хошгельды лежал на кровати и читал. Веки слипались, буквы рябили в глазах, и, сам того не замечая, он заснул… И вдруг загремели орудия, застрочили вражеские пулеметы, фашисты подступали со всех сторон. "Огонь!" — раздалась команда… У пулеметчика Пальванова кончились патроны. Он хватает гранату, бросает ее… книга падает из рук Хошгельды, и он просыпается.

— Как хорошо, что это был сон, — вслух произнес Хошгельды, садясь на кровати. — Но почему продолжается грохот? Гром! Гром! Ливень! — закричал он и бросился наружу, чуть не сбив на пороге мать.