У подножия Копетдага

— Нет, не так! Если уж взялся считать, то считай правильно. Я после баев четыре года в совхозе работал и каждый год премии получал, а как только организовались колхозы, я сразу же в колхоз записался, а премии всего две получил. Вот это правильный счет.

Хошгельды засмеялся.

— Хорошо, Дурды-ага, я буду считать правильно. Значит, восемнадцать лет вы пасли баранов у бая. А сколько вы получали в месяц за свои труды?

— Помесячно расчеты не ведутся. За целый год я получал у баев шесть двухлетних баранов, ну и харчи их были.

— А теперь давайте подсчитаем, сколько вы в колхозе зарабатываете, — чему-то улыбаясь, говорил агроном. — Если мне не изменяет память, ваша семья получила в этом году сорок пять тысяч деньгами и примерно пудов двести семьдесят пшеницы. Ваш сын рассказывал мне, что он девяносто пять пудов продал государству, остальное дома осталось, так что на год хватит, а то и больше. Правильно я считаю?

— Теперь правильно, — проговорил Дурды-чабан. Он хотел еще что-то сказать, но не сумел, видно, подобрать подходящих слов.

— Так вот что, Дурды-ага, — продолжал агроном все так же учтиво и обстоятельно, — давайте отложим в сторону доставшиеся вам пшеницу, кишмиш и все прочее и возьмем в расчет только полученные вами сорок пять тысяч рублей. Попробуем превратить эти деньги в баранов. Сколько получится? По моему расчету, на каждого члена семьи придется по шесть двухлетних баранов. А еще мне как-то ваша жена рассказывала, что в прежние времена у. вас по целым неделям котел не кипел, не из чего было суп сварить. Если мои подсчеты верны, то ваш черед сделать из этих подсчетов правильные выводы. И учтите еще, что самого главного я вам не сказал, об этом Покген-ага скажет.

Лицо чабана расплылось в улыбке.

— Сын мой, Хошгельды, — сказал он, — я ведь собирался сегодня еще больше нашуметь, уж очень я обиделся на башлыка. Да вот ты помешал. А с тобой спорить я не берусь, ты все равно победишь. И подумать только, знает, что моей старухе не из чего было суп варить, — от всей души смеялся пастух. — Ты не думай, сын мой, что я не ценю сегодняшнюю жизнь, это я нарочно про премии говорил, на башлыка досада взяла.

— Стыдно тебе, старому человеку, такие разговоры вести, — заговорил, наконец, Покген. — Что же, по-твоему, я не забочусь о колхозных стадах, что же, не одна цель у нас с тобой? Ты, старина, перестал простые вещи понимать.

— Это я, по-твоему, цели не понимаю? — опять вспылил чабан. — Моя цель ясная: я должен выкармливать свое стадо и давать побольше ягнят. И еще я должен охранять своих овец от волков и вообще от всяких бедствий. Как это я цели не понимаю? — горячился Дурды-ага. — Я в этом году от маток сто пятьдесят ягнят получил. Знаешь, что районный ветеринар про меня сказал: "Ты, Дурды-ага, в отношении искусственного осеменения и ухода за баранами самый первый пастух". Что же, ты думаешь, он напрасно такие слова говорит? Да как тебе не совестно!

Хошгельды стоял, опершись на палку пастуха, и улыбался. Ему почему-то было весело от того, что Дурды-чабан и башлык, не поняв друг друга, оба сердились и никак не могли договориться.

— Дурды-ага, скажите мне, — решил он вступить в спор, — вы на кого работаете?

Чабан не сразу нашелся с ответом.

— Я-то? — переспросил он.

— Ну да, вы. Только садитесь, а то вы все время стоите, устали наверно, — сказал Хошгельды.

Дурды-чабан сел, разгладил рукой бороду и, наконец ответил:

— Конечно, на колхоз.

— А колхоз кому принадлежит?

— Конечно, народу.

— Значит, вы и ваша семья служите народу, коллективу, а коллектив помогает вам, отвечает за вас, потому что вы являетесь членами этого коллектива.

Рука Дурды-чабана опять потянулась к бороде. Он немного помолчал и согласился:

— Да, ты правильно говоришь, сын мой?

— Выходит, что вы, Дурды-ага, соединив свою судьбу с судьбой народа, служите всеобщему благу, а следовательно своему собственному. Вот я и не понимаю, — рассмеялся агроном, — за что же вы на Покген-ага рассердились, ведь он именно об этом и говорил.

— Нет, Хошгельды. Не из-за этого у нас с башлыком спор вышел. Я про колхоз все понимаю, я всю свою семью с первого дня, еще двадцать лет назад, в колхоз привел. И жизнью своей, ты сам знаешь, я очень доволен. А сержусь я на Покгена за то, что раньше негодяя Елли над нами поставил, а теперь Кюле приехал нами распоряжаться. Он не только никогда не пас баранов, он ни разу в жизни с чабанами рядом не сидел. Вот поэтому-то меня и взяла досада. Не считается с нами башлык.

Хошгельды хотел было что-то сказать, но его опередил Покген.

— Не так все это, Дурды-ага. Ты же знаешь, что фермой заведует у нас Чары. А Кюле мы послали просто навестить вас, он должен был сегодня вернуться, рассказать нам о ваших нуждах, а завтра мы с Чары сами собираемся к вам.

Чабан молчал, не зная, что возразить башлыку, а тот продолжал:

— Я понимаю, Кюле человек вздорный, любит учить других, а сам мало чему учиться. Но ты ведь тоже не первый день меня и Чары знаешь, ты же мог понять, что не учить вас мы Кюле послали, а только о нуждах ваших узнать.

Дурды-ага успокоился и примирительно сказал: