У порога

На этот раз Афанасьев возвращался из командировки в совершенно разбитом состоянии. Эта поездка далась ему гораздо тяжелее, чем предыдущая. И тут дело было вовсе не в возрасте с его сопутствующими болячками и требованиями к особым комфортным условиям содержания тулова и конечностей. Разбит он был, прежде всего, морально. Собираясь в многодневный тур по проблемным регионам Северного Кавказа, он никак не предполагал, что увиденное им будет настолько контрастировать с его прежними представлениями о неустройстве. По своей прямолинейной наивности он считал, что увиденное там не будет слишком разительно отличаться от общей обстановки по стране. Да, он допускал присутствие элементов коррупции (какой же Кавказ без коррупции?), воровства и банальной безалаберности, вызванной ненадлежащим надзором со стороны Центра, сквозь пальцы наблюдавшим за происходящим на местах. Но, в общем и целом полагал, что всё будет на более или менее приемлемом уровне — будут воровать, но и дела будут делаться тоже. Действительность же настолько потрясла его, что опять чуть было не дошло до нервного срыва и припадка. Местная правящая элита с удовольствием осваивала дотационный бюджет, но при этом палец о палец не ударила, чтобы позаботиться хотя бы об элементарных условиях существования людей. Окончательно потеряв всякий страх и совесть, правящие кланы (тейпы) с безжалостностью разбойников беззастенчиво грабило народ, имевший несчастье проживать под их руководством. Разбитые дороги, ветхое жилье, больницы и школы, в которых не было простейших лекарств и учебных пособий, многочасовые веерные отключения электричества из-за постоянных сбоев оборудования, срок эксплуатации которого истек тридцать лет назад. Грязная вода, подаваемая в жилые массивы, из-за того, что очистные сооружения не модернизировались со времен царя Гороха, была повседневным атрибутом быта подавляющего числа населения. Он еще даже позволил себе удивиться, как при такой антисанитарии здесь еще не вспыхнула какая-нибудь из эпидемий. Единственное, что строилось в этих регионах, так это турецкие супермаркеты и мечети, вид которых сводил с ума взаимным диссонансом. Но более всего, его поразили люди. В большинстве своем плохо одетые, апатично настроенные к политической и общественной жизни в стране, постоянно и пугливо оглядывающиеся по сторонам, они никак не вязались с тем образом кавказских «мачо», разъезжающих на дорогих авто по Москве. Но даже на фоне этих забитых и испуганных людей особенно выделялись женщины. Со времен падения СССР прошло всего-то каких-нибудь двадцать девять, а улицы кавказских городов заполнили укутанные до самых глаз в бесформенные черные балахоны женщины, строго придерживающиеся канонов ортодоксального ислама. Ну, ладно, если бы это было где-то в Средней Азии, а то, тут — в полутора тысячах километров от Москвы. Он с нескрываемой горечью и иронией несколько раз ловил себя на мысли, что является персонажем второй серии фильма «Белое солнце пустыни», выступая в роли Федора Сухова. Он сначала никак не мог понять, из-за чего произошел такой откат в дремучее средневековье, пока не вывел на откровенность окруживших его возле одного из магазинов людей. Те, опасливо озираясь (не на камеру) поведали ему, что виной всему «исламские патрули», которые с некоторых пор стали бродить по улицам и нещадно избивать тех, кто, по их мнению, пренебрегает нормами шариата. Как следует, расспросив людей, Афанасьев уяснил для себя, что подобные крайние проявления воинственного ислама, буквально совпали с наплывом «проповедников» из сопредельных и дальних стран, таким образом, прививавших любовь к исламу и вербовавших в сети ваххабизма все новых и новых адептов. В конце концов, участие в подобных «мероприятиях» приобрело широкую популярность по причине хорошей оплаты за каждую акцию устрашения и приведения к повиновению. При хронической безработице свыше 30 % от активного населения, людям поневоле приходилось проникаться идеями и принимать чуждые веяния одной из сект воинственного ислама. Афанасьев даже несколько раз похвалил сам себя за то, что не взял в эту поездку Сергея Ивановича Рудова, отличавшегося пылким характером. Он-то уж непременно и сразу бы затеял перестрелку с местными. Чуть ли не единственным положительным моментом во всей этой печальной истории было увеличение авторитета военных комиссариатов, ставших альтернативными, или вернее сказать, параллельными структурами власти, потихоньку прибиравшие к рукам все больше и больше полномочий, осторожно выдергивая их из-под седалища проворовавшейся элиты. С высоты занимаемого поста, Валерий Васильевич ясно давал себе отчет в том, что взятие в заложники первых лиц автономий является всего лишь полумерой. Такие застарелые раны мало того, что плохо оперируются, но ещё к тому же — плохо затягиваются. Для этого требовались, как кропотливый труд, так и время с терпением. Первые робкие шаги по этой скользкой дороге он уже сделал. Теперь, главным делом было продолжать движение вперед, несмотря на сопротивление. От осознания масштабов разрухи подкашивались колени. Если, во вполне себе благополучный Крым, после нерадивого хозяйствования на нем Украины, приходилось вливать сотни миллиардов рублей, то в какую же сумму могло вылиться вытаскивание из болота Северного Кавказа? А он-то наивный еще собирался бросить вызов Соединенным Штатам, после лицезрения по телевизору пришедшего в упадок Детройта. Да, Детройт по сравнению с тем, с чем ему пришлось воочию столкнуться — сладкая конфетка в яркой обертке. Нет, о соперничестве со Штатами пока приходилось только мечтать. «Нам до Америки, как до Луны пешком» — признавался он сам себе в минуты тяжких раздумий. Вот с такими мыслями он и вернулся домой, надорванный не столько физически, сколько морально.