У порога

Приехал домой, когда осенние фиолетовые сумерки уже полностью окрасили вечер в мрачные и промозглые тона. Домочадцы, как и водится, ждали главу семейства в полном составе (за исключением внука, разумеется). Первой, у самого порога, Афанасьева встретила Вероника, с сияющими и загадочными глазами. Она обвила его шею своими красивыми руками и уткнулась головой в подбородок, дыша жарко и маняще. Не в её привычках было стрекотать при встречах, как сорока, поэтому она произнесла лишь короткое:

— Вернулся…

Они постояли так, где-то с полминуты, не размыкая объятий, и вдыхая, запахи друг друга. Затем наступила очередь Насти. Та, напротив, чуть не повисла на нем, целуя и тиская, как маленькая девочка. Кто другой на месте Валерия Васильевича, не ожидал бы проявления таких чувств от чопорной на вид школьной учительницы, но он слишком хорошо знал свою любимицу, чтобы подозревать её в фальшивости объятий. Она была из породы тех, кто, дожив, почти до сорока лет, так и не утратил детского восприятия мира, глядя на всех окружающих широко распахнутыми глазами.

— Э-э, коза-дереза, ты там поосторожней! — воскликнул он, крепко обнимая дочурку. — Так прыгать в твоем положении!

— Ничего страшного, папочка! Пока еще можно! — отвечала она, расцеловывая его в обе щеки.

Последним встречающим был зять.

— С благополучным возвращением! — радостно прогудел он, улыбаясь во всю ширину лица, и с чувством протянул для крепкого пожатия сразу обе руки. По его виду тоже было понятно, что возвращению тестя он был искренне рад. Чем-то они с Настей в этой неложной радости были созвучны.

— Спасибо, Петя! Спасибо, дорогой! — ответствовал он в свою очередь, любуясь могучей фигурой зятя. — Как вы тут без меня?! Небось скучновато было без сварливого старика?! — со смехом обратился он ко всем встречавшим.

— Да, какой же ты старик?! — всплеснула руками Вероника. — Старики — на печке лежат, да на лавочке сидят, а ты у нас орлом по всей стране летаешь!

Дружным и веселым смехом откликнулись все на её слова. За радостью встречи, они как-то не сразу приметили топтавшегося недалеко капитан-лейтенанта, сменившего во Внуково Завьялова, неотлучно находившегося рядом с Афанасьевым на протяжении всей его поездки. И это было неудивительно. Коржик и Завьялов то ли в силу своего возраста, то ли устоявшегося авторитета, были почти что членами семьи, от которых по большому счету, ничего не скрывали, а этот совсем ещё молодой офицер, как-то не вписался сразу в круг абсолютно доверенных, все время скромно и незаметно держась в сторонке, никогда не вступая в разговоры, не относящиеся непосредственно к его прямым обязанностям. Сейчас он тихо стоял позади в ожидании того момента, когда начальство соизволит заметить его и отправить в специально отведенное служебное помещение. Афанасьев, кажется, даже имени его не знал, обращаясь к нему по званию, несмотря на то, что тот сопровождал его уже полгода. В общем, нехорошо как-то получалось, некрасиво. Ситуацию решил исправить общительный и лишенный всякого аристократического снобизма Вальронд. Заприметив скромно стоявшего в сторонке капитан-лейтенанта, Петр шагнул ему навстречу, и крепко пожимая тому руку воскликнул, на правах старшего товарища и коллеги:

— Здорово, Женя! Ты что там притулился, как не родной?! Давай-давай, проходи вперёд и не тушуйся, — начал он его подпихивать сзади по-свойски. Сам еще недавно находясь в аналогичном положении, он прекрасно понимал застенчивость и нерешительность молодого офицера с цепочкой на запястье. — Полгода уже с нами якшаешься, а все одно, как будто не свой, а прикомандированный на время. Вливайся, давай.

Евгений, а именно так звали застенчивого капитана, робко улыбающийся и подталкиваемый сзади могучей рукой сослуживца несмело прошел вперед, козыряя на ходу и пожимая протянутые к нему женские руки. Никто из присутствующих, кроме Петра, кажется, не заметил, как вдруг заалели уши самого Афанасьева, испытавшего укол совести за свою черствость и невнимательность к людям.

— Да, действительно, — выдавил из себя, натужно улыбаясь, Валерий Васильевич, — нехорошо как-то получается, полгода работаем вместе, бок о бок, а вы, словно деревенская кузница — за околицей, — произнес он даже тут ни в какую не желавший признавать свою вину.

— Ой, да что вы?! — ещё сильней засмущался капитан, от такого пристального внимания к своей скромной персоне со стороны всесильного диктатора. — Я сам виноват, что стал невольным отшельником. Просто в Центре переподготовки, нам строго-настрого запретили проявлять, какую бы то ни было инициативу в беседах с высшим руководством.

— Верно, говоришь, — прогудел у него из-за спины Вальронд, — пустопорожние беседы у любого начальства не в чести, а вот дельное слово вставить, никогда не запрещалось.

— Женечка, простите, а как вас по батюшке величать? — защебетала Настя.

— Федорович, — заливаясь краской, пролепетал Евгений.

— Евгений Федорович Сафронов, — наставительно отрекомендовал его Вальронд. — Прошу, любить и жаловать в нашей маленькой компании.

— Замечательно! — захлопала в ладоши Настя.