У последней черты

Джейк силился вспомнить, что же тогда произошло, в темноте, но на память приходило лишь мучительное сожаление о неиспользованных возможностях, смешанное с восторженным ожиданием новой прекрасной жизни. Он смутно припоминал чье-то лицо, склонившееся над ним, и удивительное спокойствие, установившееся в его душе после этого — наверное, даже будучи без сознания, оц мог ощущать присутствие Чендлера, заботливо перевязывавшего ему раны... Голос Олли вернул Джейка к реальности:

— Вынужден признать, что у меня не было санкции прокурора на установление слежки за твоей машиной. Ты имеешь полное право подать на меня в суд, хотя вряд ли у тебя хватит совести засудить своего спасителя.

— Надо подумать. Если расскажешь, наконец, свою историю про шимпанзе, и если она мне понравится... Но как тебе вообще

пришло в голову нарушить священное право гражданина на личную жизнь и свободу передвижения?

— Интуиция опытного следователя. Или просто тебе повезло. Дело в том, что во время нашей романтической прогулки по парку у меня возникло подозрение, что ты мне нагло врешь. Я имею в виду твой внезапный вопрос про организованную преступность. На самом деле, один мой коллега высказывал такое предположение, но я с тобой его точно не обсуждал, частично потому, что считал причастность мафии к этому делу совершенно невероятной. А раз я с тобой этот вопрос не обсуждал, но ты вдруг меня об этом спрашиваешь, остается единственный разумный вывод: ты от меня что-то скрываешь. А зачем тебе что-то от меня скрывать, если я, фактически, ради тебя это расследование и веду? Я понял, что дело тут нечисто, и решил удостовериться.

— Неужели было настолько очевидно, что я говорю неправду?

— Скажем так: шпиона из тебя не выйдет. Провалишься в первый же день. Что особенно удивительно, если учесть, что ты журналист и по долгу службы должен быть самым отъявленным лгунишкой!

— Прости, что разочаровал тебя! — Джейка немного задело столь явное оскорбление в адрес своей профессии, но он решил не обижаться.

— Не извиняйся. Если бы ты умел лучше врать, мы бы тут с тобой не любезничали. Лежал бы ты посреди дремучего леса рядом с мертвецом в пиджачке и жалел бы о том, что некому навешать лапши на уши, потому что единственный живой собеседник уполз от тебя со связанными руками и ногами и где-то в чаще жует мох и мелких жучков. Так что, оказывается, есть польза от правды и вред от злостного вранья.

— Я это запомню.

Олли вдруг перестал иронично улыбаться и снова открыл блокнот.

— У меня еще не все. Сейчас я тебе такое расскажу, что ты упадешь со своей койки и не встанешь.

— Что? Бутерброды с колбасой подешевели? —■ Джейк еще не успел переключиться на серьезный лад.

— Я не шучу. Это стало известно сегодня, несколько часов назад. Нам удалось найти убийцу твоих друзей.

-Что?!!!

— Следствие не закончено, но он во всем признался.

— Олли, не тяни, кто это?

— Ты его не знаешь. Точно не твои агенты ФБР, впрочем, ты и сам это понял. Дело было так. Рано утром звонит нам один психиатр — с ним ты, кстати, знаком, это доктор Сканлон.

— Да. Знаком. Но почему Сканлон вдруг позвонил в полицию?

— Потому что по закону он обязан сообщать в полицию, если выявит участие кого-то из пациентов в уголовном преступлении. В данном случае он сказал, что на сто процентов ручаться не может, но подозрения очень сильные. Мы вызываем парня на допрос, он все отрицает, но при этом нервничает, странные вещи какие-то говорит. Я снимаю у него отпечатки пальцев и назначаю анализ крови. Пока ждем результатов, он сидит у меня в кабинете — я решил, что, если его отпустить, смоется, и вряд ли мы его опять найдем. Через три часа приходит из лаборатории Джина — моя ассистентка, лапочка такая, ты ее видел — приносит бумажку, и что ты думаешь? ДНК подозреваемого совпадает с ДНК фолликула того волоса, который мы нашли на днище джипа, с точностью до одной миллиардной!

— Да ты что! Олли! Здорово!

— Короче, накрыли голубчика. Но ведь пока он чистосердечно не признается, остается куча невыясненных деталей — а я страшно не люблю «белых пятен»! Пришлось проявить немного изобретательности.

— Изобретательности?

— Вот-вот, изобретательности. Я сказал ему, что все знаю, так что для него будет лучше признаться самому. Упомянул про синие штаны, про ножовку с новым лезвием. Описал, как он подлез под джип, как зацепился бородой за днище, пока ползал на спине от одной тяги к другой. Упомянул, что он нервничал и беспокоился из-за шума от ножовки, что выглядывал из-под машины и проверял, не смотрит ли кто. Я даже показал ему ножовку со смен-