У птенцов подрастают крылья

Так история с бунтом приказчиков и кончилась ничем. Никого не судили, не наказали. А пострадавший, как только рука зажила, поступил работать в какое-то учреждение писцом, благо правая рука осталась цела. Кажется, сам Неделин и помог ему на работу устроиться.

С приездом к нам в городок отряда красногвардейцев, со времени установления в Черни советской власти новое, необычное стало появляться всюду.

Дом Василия Андреевича Соколова был национализирован, и там поместилось совсем неведомое дотоле учреждение «Уездный исполнительный комитет», пли, как его сокращенно стали называть, Уисполком. Он начал управлять городом и уездом. Вообще, по понятиям местных жителей, стал вместо земской управы.

Само земство было совсем упразднено, и хорошее двухэтажное здание, одно из лучших зданий в Черни, было передано в полное распоряжение нам, чернской молодежи. Теперь это было уже не земство, а нардом.

Трактир Серебреникова тоже прикрыли и гоже отдали местной молодежи; в нем поместился молодежный клуб «Третьего Интернационала».

Еще многих купцов повыселили из своих домов. Кто переехал к родственникам в домишки похуже, а кто и просто на частную квартиру.

Василия Андреевича Соколова и Аделаиду Александровну переселили во флигель во дворе их дома. Сын их, Кока, в Черни давно уже не жил. Он кончил какую-то военную школу и служил не то в Туле, не то в Орле.

Выселили из дома и Елизавету Александровну с Иваном Андреевичем. Они переехали к каким-то дальним родственникам.

Елизавета Александровна, несмотря на свой очень преклонный возраст — ей было уже далеко за семьдесят, — все же сохранила полную ясность мысли. Она отлично понимала, что в России произошла новая, пролетарская революция, что теперь власть взяли большевики, что они — за бедноту, против купцов и помещиков, вообще против богатых людей. Елизавета Александровна поняла и то, что дом у них теперь отобрали и там поместилось какое-то новое учреждение, а им придется жить в чужой маленькой комнате. Елизавета Александровна все это отлично понимала, хотя, конечно, в тайне души не мирилась с происшедшим, проклинала новую власть и только ждала, когда же она наконец провалится.

А вот ее супруг Иван Андреевич, который был постарше своей супруги, этак лет восьмидесяти с небольшим, — он уже совсем выжил из ума и вообще ничего не понял.

— Елизавета Александровна, — обращался он не раз к жене, — объясните мне, пожалуйста, почему вам пришла охота переехать из нашего дома в эту комнатенку? Я лично считаю, что в нашем доме и много просторнее, и удобнее.

— Ах, Иван Андреевич, — невольно раздражалась Елизавета Александровна, — я, кажется, уже не раз вам говорила, что ни дома, ни магазина у нас больше нет! Поймите, бога ради, что все это теперь уже не наше.

— Елизавета Александровна, не говорите, ради бога, глупостей, — так же раздражаясь, возражал ей Иван Андреевич. — Я, кажется, еще с ума не сошел и отлично помню, что ни дома, ни магазина никому не продавал и не дарил. Почему же они вдруг ни с того ни с сего стали не мои?

— Но поймите же наконец, — возмущалась Елизавета Александровна, — поймите, что в стране произошла революция и наш дом, и наш магазин отобрали! Они теперь принадлежат государству, а не нам.

Иван Андреевич пожимал плечами.

— Что-то вы, Елизавета Александровна, не то говорите. Пойду схожу к исправнику или в полицию и велю навести порядок. Всех вон повыгоню.

— Боже мой! — уже совсем потеряв терпение, восклицала Елизавета Александровна. — К какому исправнику, в какую полицию? Никаких полиций, никаких исправников давным-давно уже нет. Они же только при царской власти были!

— Полиции нет, исправника нет?! — изумленно бормотал Иван Андреевич. — Может, и городовых, по-вашему, тоже нет? Кто же за порядком тогда наблюдает, пьяных в кутузку отводит? Что ж, они сами, что ли, как выпьют, так туда и бегут? — не без ехидства добавлял он.

— И городовых нет, — с невольной грустью вздыхала Елизавета Александровна, — вместо них вон Сережка Кедрин с красным бантом на рукаве по улицам разгуливает. Он, верно, пьяных в кутузку и таскает.

— Ах, Кедрин Сергей в городовые поступил, — обрадовавшись, говорил Иван Андреевич. — Ну и прекрасно, пусть за порядком присматривает. Отец — в остроге начальник, а этот — в полицию, значит, служить пошел, прекрасно сделал!

Елизавета Александровна безнадежно махала рукой и принималась за штопку брюк своего супруга.

О подобных сценах постоянно рассказывала нам мама. Ей же все это сообщала та самая родственница Ивана Андреевича, у которой он теперь и поселился.

— Совсем от старости одурел! — сокрушалась она. — И деньги новые никак не признает Пойдет к Копаеву волосы, бороду подровнять и даст ему за работу медный пятак. А Елизавета Александровна уж следом за ним бежит, новыми деньгами расплачивается: двадцать ли, сорок ли рублей, ну, сколько там требуется, заплатит.