У самого синего моря

Вот здесь Джону удалось привлечь внимание по крайней мере Афелии, поскольку та колдовала чрезвычайно редко и исключительно со счетами из магазинов.

— Дорогой? — Удивилась Афелия стоящему мужу. — А почему ты стоишь? Ты же голодный! Перекуси, что ни будь! — Она старательно отрезала здоровенный кусок котлеты, наколола его на вилку и подняла к губам Джона.

Джон сделал глоток из бокала и клацнул хорошо сработанным прикусом.

Афелия с удивлением посмотрела на обкусанную вилку. Взяла новую и наколола на нее оставшуюся котлету. С некоторой опаской подняла ее над столом.

— Ты какой — то нервный Джон. — Афелия хлопнула ресницами. Наконец, нахмурила брови и, сообразив, начала тормошить гостей.

— Дамы! У Джона есть тост! Правда, милый? — Последняя фраза была обращена к мужу, с философским видом хрустевшего столовым пластиком.

Столовое серебро Сим-Сим для пикника колдовать не стал.

Наверное, посчитал это чрезмерно расточительным.

— Правда, дорогая! — С трудом проглотив пережеванную вилку, ответил Джон. Он поднял повыше недопитое вино в бокале.

— У меня не тост, дамы! У меня проблема! И эта проблема — вы! — Афелия подняла гневный взгляд на мужа.

Джон залпом выпил вино и сел на свое место. Нахмурившись, уставился в недоеденную котлету.

Терпение иногда кончается и у мужчин. Их мышление, основанное на детерминизме, основанное на причинах и неизбежных следствиях часто дает сбои не находя в происходящем ни следствий ни причин.

Афелия сострадательно придвинулась к Джону ближе. Ее гнев иссяк так же беспричинно, как и появился.

— Милый… — Прошептала она ему в ухо и потерлась горячим бедром о его коленку.

— Я так тебя люблю, когда ты такой…

— Какой? — Расплылся в улыбке вмиг оттаявший Джон. Горячему бедру любимой женщины он не мог противопоставить ничего.

— Прико-о-ольный… — С полным пониманием термина произнесла Афелия.

— Нда? — Озадачился Джон. Все попытки привести события в соответствие с его восприятием мира оказались бесполезными.

Он с удивлением посмотрел на жену, восторженно тискающую его коленку под столом, и принялся доедать свою порцию котлеты «по киевски».

Ему явно требовалась передышка.

Ничего более подходящего для передышки чем прием пищи за праздничным столом придумать было нельзя.

Однако… В нескольких десятках метров от полосы прибоя что то отчетливо громыхнуло.

В иссиня-черное небо взвились десятки хвостатых ракет и в расплывшемся над морем дыме весело заплясали лазеры.

Японец, наконец, настроивший свою технику, нашел нужные контакты и врубил аппарат.

— Ур-р-р-ра! — Закричали все сидящие за столом, исключая Джона и полезли целоваться друг с другом.

Бесшабашную Рыбку, выбравшуюся из своего стакана, и нагло пробирающуюся к Щуке для троекратного лобызания Джон спасти успел.

Он ухватил ее за хвост, когда та, усердно толкаясь плавниками, уже забралась на недоеденного окуня и призывно выпятила Щуке для поцелуя красные губы. Подслеповатая Щука в секунду проглотила бы Владычицу, если бы Джон не плюхнул ее обратно в стакан.

— А вы, наглец! — Пыхтела Рыбка, в стакане с трудом переворачиваясь животом вниз.

— Все п-просители наглецы! Ха-а-алопы! Я вас! — Она сумела высунуть голову, из вино — водного раствора. — Па-а-а-ад суд!

— А к нам пре-е-е-ехал наш любимый! — Слаженно грянул цыганский хор.

— А наш Джон Иваны-ы-ыч да-а-а-арагой!

— А, ты правда Иваныч? — Вдруг встрепенулась Щука.

— Арнольдыч, я. — Просипел сквозь зубы Джон.

— А к нам пре-е-е-ехал наш любимый! — Мгновенно среагировали остроухие цыгане.

— А наш Джон Арнольды-ы-ыч да-а-а-арагой!

— Пей до дна! — Радостно икнула Рыбка и в бессилии перевернулась животом вверх.

— Пей до дна! — Подхватила Щука и засунула зубастую морду в бокал Джона.

Тот не предусмотрительно наполнил его снова. Гулко двинула кадыком и сомлела, так из него не выбравшись.

Не привыкшая к алкоголю рыбина, вырубилась в несколько глотков «горячительного».

Гости к неудовольствию Джона, в неравной борьбе с Зеленым Змием гибли один за одним.

Джон высвистел Сим-Сима бешено орудующего огромным ножом на разделочной доске.

Но, незадачливый джин, отвлекшись от сложного технического процесса, опрометчиво рубанул себя по последнему еще не порезанному пальцу и, сунув его в рот, отрицательно покачал головой. Дескать — ему сильно некогда.

Джон решил сосредоточится на оставшейся, вменяемой публике за столом.

Хотя, вопрос о вменяемости оставался открытым.

Девушки были настолько довольны друг другом как собеседники, что на Джона внимания не обращали.

— А, он говорит — Грусть тоска меня съедает… — Веселилась Лебедь.

— А я его комаром. Лети, говорю, голубь, может быть, у бати благословение выторгуешь. А то — как не венчаными то? На люди — жена, а по Закону Божиему — греховодница.

— Ой! — Перебивала Лебедь Василиса. — А у меня — то еще веселее! Как взмахнула левым рукавом — так озеро. Как взмахнула правым — так лебеди белые! И плавают и курлычут. Невестки то в смущеньи великом. Сами попробовали так на них Царь как гаркнет! Дуры, говорит толстозадые!

— А я лебедью курлыкать умею! — Вмешалась Лебедь. — Вот слушайте ка… Курлы-курлы…