У студёной реки

Но колорита граф не потерял и после сорокалетия, проиграв в карты свою холостяцкую жизнь и женившись на известной в столице цыганке-танцовщице Авдотье Тугаевой, которая родила ему в скором порядке двенадцать детей. Вот беда! Одиннадцать из новорожденных умерли в младенчестве. И эта череда смертей близких потрясла графа, ибо число умерших детей соответствовало числу убитых им на дуэлях, и это был знак свыше. После таких потрясений попытался ходить Толстой в церковь, отмаливая грехи молодых лет и прося у Бога оставить в живых единственную дочь.

И вот минули шесть лет с той размолвки за картами у князя Шаховского.

Как водится, новый монарх, в противовес прежнему правителю, призвал многих сосланных назад в столицу. И Пушкин с багажом опубликованных романов и поэм, стихов и повестей, где уже и «Борис Годунов», «Бахчисарайский фонтан» и первые главы Онегина, проза и стихи южного цикла, и особенно божественное «Я помню чудное мгновенье.», вернулся в столицу.

После встречи и беседы с императором Николаем Павловичем, Александр первым делом исполнил долг чести. По его поручению в графу Толстому Пушкин направляет доверенное лицо – друг поэта Соболевский с вызовом на дуэль. Но графа не застают, и как-будто удалось узнать, что нет его в столице и не понятно, где его искать. Как будто граф спрятался.

А граф между тем действительно «хитрил», пребывая в состоянии полной нерешительности и нежелания нарываться на гнев поэта Пушкина. Сцепится с ним не было желания. Наоборот, не вдруг, почитав последние опубликованные работы Александра Сергеевича, крепко задумался Федор Иванович о том, что не было еще в России такого автора, который так широко, обильно талантливо льет на душу бальзам, лаская ум и душу, излагая мысли столь точно и красиво, что дух захватывает, и ищешь увлеченный продолжения, вчитываясь в новые и новые строки сего откровения. И слова находит такие, что как бы и известны, но звучат необычайно по-новому.

Кто так еще мог написать о нас, о наших чувствах и порывах, о запретных желаниях и мотивах невероятных поступков.

По просьбе графа ему доложили о планах Пушкина на вечер.

– Будет в салоне к шести. Обещал прочесть последние разделы Онегина по просьбе княгини Шаховской.

Собравшись, и готовый к серьезному разговору, граф Толстой отправился к Шаховским загодя.

У Шаховских еще было тихо. Переговорив с князем, граф, теперь ожидал прибытия Пушкина и тот, вероятно в нетерпении, что с ним часто, бывало, прибыл и, войдя в гостиную, увидел своего противника. Но прежде, чем грубо встретить обидчика, после возгласа Графа Толстого о том, какое счастье видеть гения и героя российской литературы в столице, оказался в лапах, а затем и крепких объятиях Толстого.

Несколько отстранившись от опешившего и уже было закипевшего в своем негодовании поэта, граф воскликнул:

– Знаю, зол ты на меня брат Пушкин! Достоин я, конечно, доброй порки и готов её от тебя получить, но стреляться с тобой не буду! Дорог ты нам, брат! Давай как-то мириться!

И слеза, хрустальная и совершенно не естественная, сверкая, скатилась со щеки на костюм.

Пушкин, стоял обомлевший, не находя слов, ждал, не веря в подобный исход так долго копившегося негодования.

Но граф, не отходил и теперь, несколько деланно изображая заинтересованность, взял поэта под руку и стал спрашивать о том, что еще нового неопубликованного привез поэт в столицу.

Попытки Пушкина вырваться из вдруг возникшего «плена» оканчивались неудачей, и ему пришлось отвечать. Несколько невнятно бормоча, он сначала неохотно, а затем активнее стал рассказывать о написанном и планах, в которых было множество позиций. Особенно заинтересовало графа известие о подготовке рукописи Пугачевского восстания.

– Ну, ты брат, замахнулся. Тема то, горячая, но не простая. Дадут ли добро сверху? – указывая недвусмысленно в высокий потолок гостиной,– спросил Толстой.

– Надеюсь, мне это не помешает, – ответил Александр, отмечая, что уже собрались гости и с интересом слушают его беседу с графом Толстым, и вдруг ему стало понятно, что всеми глубоко забыта нестоящая и гроша, – та размолвка, что случилась у них с Толстым шесть лет назад.

Пушкин успокоился и уже увлеченный новыми расспросами совсем перестал горячиться и предался новым стремлениям, заговорил по-своему живо, в красках описывая то свои путешествия по югу, то говоря о создаваемых им литературных образах.

Толстой между тем совсем не отходил от Пушкина и по завершении чтения стихов и разговоров о поэзии, перейдя к светским новостям, поднял бокал за здоровье поэта Александра Пушкина, призывая всех выпить за успехи столь талантливого литератора.

Пушкин, получив столько внимания, несколько скептически оценил жест Толстого, но, тем не менее, вскинув голову, с улыбкой и сияя глазами, поблагодарил публику за прием, а графа за добрые слова.

С этого вечера граф Толстой и Пушкин, стали друзьями.