У светлохвойного леса

Шелкову это было даже на руку: теперь ему предоставился вполне безопасный шанс изучить содержимое комнаты. Однако с возможностью понаблюдать за смехотворными людьми можно было уже распрощаться, впрочем, Николай особо и не горел желанием быть свидетелем этого нелепого разврата. Аккуратно приоткрыв дверь, он просунул в комнату голову и мгновенно сделал вывод о том, что отделана она совсем не скудно и во много раз лучше той, в которой размещался он. Благодаря своему четкому зрению и немалому потоку света он смог разглядеть детально все миниатюрные предметы, коих было здесь предостаточно. Эта дама, по всей видимости, любила коллекционировать разного рода статуэтки, поскольку их у нее было превосходящее другие предметы множество. Любуясь миниатюрными фигурками муз, играющих на арфах, флейтах в нежных легких одеяниях, которых так искусно смог сотворить мастер, Николай вдруг обнаружил рядом с ними прекрасный ножик с выделенной узорчатой рукоятью. Это даже немного взволновало его, поскольку он никак не мог ожидать, что подобную вещь может встретить у немолодой, по всей видимости, любящей выпить, коллекционерши. Предположил он, что эта роковая дама не только невероятно смешна, но еще и жутко труслива. К выводу сему Николай пришел, исходя из того, как дрожал ее голос, когда она расспрашивала ключника о том, кто же это так кричал. Так или иначе, Шелков, все еще сильно обиженный на ключника и за неисполнение его просьбы, и за словесное оскорбление, решил тайно взять на время этот ножик и поскорее закончить свое изделие, думая, что его не слышат. Собственно, так оно и было на самом деле. Он проскользнул в комнату и поспешно крадясь на цыпочках, дабы его так и не смогли случайно услыхать, схватил ножик и тут же направился обратно. Теперь ему было здесь точно делать нечего, так как он получил желанное и весь интерес к происходящей ситуации у него улетучился сам по себе. При выходе из комнаты разве что донесся до его слуха еще один короткий диалог этих странно забавных людей:

– Когда приезжает муж за тобой?

– Завтра… Завтра днем. Все что нужно, я уже скупила. Более делать мне в ваших краях нечего. Поэтому завтра едем в Петербург. Только на базар заглянуть он хотел еще. Да не будем о нем же сейчас.

– Ну ясно, душа моя, ясно. Значит, последнюю ноченьку гуляем сегодня с тобою.

На этой фразе Николай вышел из комнаты и уже не слушал, что же там происходило у них далее. «Прости меня, Господи», – мысленно раскаялся Николай за то, что самовольно решил стать свидетелем сей грязной сцены. Он быстро поднялся по лестнице на свой этаж и, войдя в комнатку, запер на ключ дверь. Мгновенно схватив свою колобашку, он уселся на скрипящий табурет и принялся вырезать медведю передние и задние лапы, туловище и немного корректировать голову.

Настенные часы показывали половину второго глубокой ночи, но Шелкову совершенно расхотелось спать в тот момент. Теперь ему казалось, что он обязан как можно скорее довершить этого медвежонка и вернуть ножик на прежнее место, так как в любой момент, по мнению его, в комнату мог вломиться тот самый ключник, требуя нож и угрожая Николаю.

Лапы у медведя получились вполне складными, бочкообразное туловище тоже выглядело милейше, слегка исправленная мордочка даже немного выражала животную доброту. Вырезая, Шелков пытался унять все более нарастающие муки совести, внушая себе то, что он вовсе не совершил кражу, а просто на время позаимствовал нужную ему вещь, которую непременно вернет обратно после доделанной работы.

– Хотел отвлечься, собака, а тут еще большее мучение! – ворчал вслух Николай. – Да ведь отдам же я дрянной этот нож, отдам! Не украл же я его, не украл!

Он еще порядка десяти-пятнадцати минут провозился со своим «произведением ручного искусства», а затем, отложив ножик на голый пол, принялся рассматривать деревянного мишку. Вещица глядела на него доброй мордой, да и сам весь мишутка показался ему таким хорошеньким, что Николай впервые за вечер и ночь просиял нежной и умилительной улыбкой.

– Да уж… – Он даже пустил одну сверкнувшую соленую слезу из правого глаза. – И кто-то же ведь заприметил его и вынес. Кто это был, интересно… У нас уйма вещей, которые имели большую надобность, а кто-то обратил внимание на колобашку с медвежьей головой. Кто это такой чуткий у нас? Или может, что попало уже загребали? Но все же, кто из рабочих? Никита, Игнат… нет, вряд ли. Аксинья может? Дуняша? – Николай вдруг задумался: – Дуняша… Хм… Как там она… Она так посмотрела на меня… И что означал ее взгляд? Все же обиду, тоску, страх? Что?! – Шелков вдруг понял, что толкует почти в полный голос сам с собой, а потому даже немного смутился. «Да-а-а, еще самая малость, и я точно сам буду считать себя не совсем здоровым», – подумал он.

Положив медведя в мешок, Шелков подобрал с пола нож и отправился вниз, чтобы вернуть его на прежнее место, перед этим тщательно протерев его.

– Будет уж совести грызть меня. Я же возвращаю? Возвращаю, – тихо бормотал себе под нос Николай, спускаясь по лестнице.