У светлохвойного леса

– Могу… Я тебя всегда уважал, сын купца, с первого же дня. Давай поговорим о том, о чем ты там хочешь завести разговор. Только вот терпеть не люблю я вести беседу стоя. Присядем уж тогда.

– Конечно, присядем, Осип Евгеньевич. – Николай кивнул. – И все же долго я вас утомлять не собираюсь. Есть один вопрос, который хотел бы я очень вам задать и также хотел бы получить ответ на него от вас.

Они присели. Пожилой мастер внимательно уставился на Шелкова. Николай же еще несколько раз откашлялся. Всегда, когда он собирался говорить с кем-либо на волнующие его сердце темы, на него накатывал кашель.

– Я слушаю тебя, Николай, – спокойно произнес мастер.

– Если бы вы, Осип Евгеньевич, скажем так, в один ничего не предвещавший день потеряли бы вот эту прекрасную мастерскую…

– Это как это так «потеряли»? Что это ты городишь такое?

– Ну, скажем поджег ее кто-то, к примеру, или чиновники потребовали бы отдать ее державе для чего-нибудь, или, скажем, прошелся бы ураган и снес здесь все, но вы бы при этом остались живы. Понимаете? Вы живы, но у вас, грубо говоря, ничего не осталось.

– То что же? Ну не осталось… Я, так сказать, жив, а мастерской нет. Так, ну и что же?

– Смели бы вы начать все с чистого листа и заново строить подобную мастерскую, искать рабочих, самому на ноги вставать, м-м-м, Осип Евгеньевич? – Николай сжал обе своих руки в замок.

– Вон это какой вопрос ты мне задал, значит… – Осип Евгеньевич сделал задумчивым лицо свое.

– Да, и мне очень интересно было бы узнать ваше решение, случись все действительно так.

– Если моя сообразительность мне не изменяет, то ты, кажется, хочешь мне сказать таким образом, что сомневаешься в том, стоит ли тебе жизнь свою налаживать, заново укрепляться, дальше идти? Меня об этом ты спросить хочешь?

Николай на слова Осипа Евгеньевича даже опустил голову и, казалось внешне, ушел в себя.

– Я, Осип Евгеньевич, советоваться привык с людьми, коим доверяю… Собственно, да, в какой-то степени верно вы поняли меня. В замешательстве нахожусь я последние несколько дней.

– Пойми ты, – Осип Евгеньевич вдруг резко поднялся и ближе подошел к сидящему Николаю. – Если взять лягушонка. Ну, представляешь себе лягушонка? Так вот, если взять его с «прекрасного» для него огромного болота, тем самым лишая дома да крова, и бросить в кувшин с растопленным маслом тонуть, то он, разумеется, и так уже потерявший все на свете, может сдаться и потонуть в масле. Но если… Если! Он начнет барахтаться, работать, стараться, стараться и стараться, в конце концов и то масло взобьет, что тоже неплохой работенкой считаться будет, и жизнь свою спасет, и выпрыгнет из этого кувшина, и найдет себе лучшее болото.

– Если же не найдет… Что тогда? – Николай тоже встал и взглянул прямо в глаза мастеру.

– Ты думаешь, что не найдет, а я уверен, что найдет, поскольку лягушонок тот, ой, не пропащий на этот свет уродился. А если бы лягушонок этот принялся пищать другому, утопающему лягушонку, будет ли тот пытаться в масле барахтаться или нет, стало быть, если бы тот ответил ему: «Нет, помирать буду», – то и наш лягушонок послушал бы и помер? Да что же это за лягушонок-то такой, который вместо того, чтобы действовать, спрашивает у других, стоит ему жить али не стоит? – так же глядя в глаза Николаю, проговорил Осип Евгеньевич.

– К чему эти сказки?! – воскликнул Николай. – Я просто задал вам определенный вопрос, а взамен услышал притчу.

– Э-хе, так мир куда бы лучше и безобиднее был, если бы все взрослые люди хоть немного пытались возродить в себе простоту, искренность и веру в чудо, коими обладают еще не испорченные этим бытием дети. Этой реальностью, которую творят взрослые, между прочим.

Шелков ничего не ответил и, казалось, что вновь ушел в себя.

– Идем, Николай. Считаю я, что все самое важное я уже сказал тебе касательно разговора твоего. – Осип Евгеньевич направился к выходу, за ним молча последовал и Николай. Выйдя на улицу, Шелков ощутил всю приятность тепла летнего вечера и, вспомнив, что сегодня получил он немаленькие деньги, немного засиял в душе.

Закрывая мастерскую, старик медленно проговорил:

– Думаю, что мастерскую бы я выстроил заново, если ты еще ждешь от меня ответа сего. И была бы она лучше и прочнее прежней. Но это я, а вот ты. Мы неравные. Потому и вопросы подобные совершенно бессмысленны, как сильно бы ты не уважал меня или еще кого.

Всю дорогу домой Николай обдумывал слова хозяина мастерской, голову его переполняло много мыслей, и пока он не знал, на какой из них стоило ему сделать заключение.

Войдя в квартиру, он тут же снял свою обувь и проследовал к себе в комнату. Несмотря на некоторое негодование в душе своей, сейчас вновь почувствовал он прилив сил и счастье, вспоминая о полученных деньгах.

Достав их из рубахи, он тут же принялся пересчитывать их, кладя каждую бумажку на близстоящую с кроватью тумбочку.

– Пятьдесят, шестьдесят, семьдесят рублей… – считал он медленно и очень внимательно, боясь нечаянно сбиться или пропустить иную бумажку.