У войны не женское лицо

Когда меня первый раз контузило, я не слышала и не говорила. Сказала себе: если не восстановится голос, брошусь под поезд. Я так пела, и вдруг голоса нет. Но голос вернулся.

Счастливая я, сережки надела. Прихожу на дежурство – кричу от радости:

– Товарищ старший лейтенант, докладывает дежурная такая-то…

– А это что?

– Как что?

– Вон отсюда!

– В чем дело?

– Немедленно выдернуть сережки! Что это за солдат?

Старший лейтенант был очень красивый. Все наши девчонки были в него немножко влюблены. Он нам говорил, что на войне требуются солдаты и только солдаты. Нужен был солдат… А хотелось быть еще красивой… Я всю войну боялась, чтобы ноги не покалечило. У меня красивые были ноги. Мужчине – что? Ему не так страшно, если даже ноги потеряет. Все равно – герой. Жених! А женщину покалечит, так это судьба ее решится. Женская судьба…»

...

Мария Николаевна Щелокова, сержант, командир отделения связи

«Я всю войну улыбалась… Я считала, что должна улыбаться как можно чаще, потому что женщина должна светить. Перед отправкой на фронт старый профессор нас так учил: “Вы должны каждому раненому говорить, что вы его любите. Самое сильное ваше лекарство – это любовь. Любовь сохраняет, дает силы выжить”. Лежит раненый, ему так больно, что он плачет, а ты ему: “Ну, мой миленький. Ну, мой хорошенький…” – “Ты меня любишь, сестричка?” (Они нас всех, молоденьких, звали сестричками.) – “Конечно, люблю. Только выздоравливай скорей”. Они могли обижаться, ругаться, а мы никогда. За одно грубое слово у нас наказывали вплоть до гауптвахты. Трудно… Конечно, трудно… Даже вот в юбке залезть на машину, когда одни мужчины кругом. А грузовики высокие, специальные санитарные машины. Заберись на самую макушку! Попробуй…»

...

Вера Владимировна Шевалдышева, старший лейтенант, хирург

«Дали нам вагоны… Товарняк… Нас двенадцать девчонок, остальные все мужчины. Десять-пятнадцать километров проедем, и поезд стоит. Десять-пятнадцать километров – и опять нас в тупик. Ни воды, ни туалета… Понятно?

Мужчины разложат костер на остановке, трясут вшей, сушатся. А нам где? Побежим за какое-нибудь укрытие, там и раздеваемся. У меня был свитерочек вязаный, так вши сидели на каждом миллиметре, в каждой петельке. Посмотришь, затошнит. Вши бывают головные, платяные, лобковые… У меня были они все… Но не буду же я вместе с мужчинами… Не буду вместе вшей этих жарить. Стыдно. Выбросила свитер и осталась в одном платьице. На какой-то станции чужая женщина вынесла мне кофточку, туфли старые.

Долго ехали, а потом еще долго шли пешком. Был мороз. Я шла и все время держала зеркальце: не обморозилась ли? К вечеру вижу, что обморозила щеки. До чего глупая была… Слышала, что когда обморозишь щеки, то они белые. А у меня красные-красные. Думаю, что пусть бы они всегда у меня были обмороженные. А назавтра они почернели…»

...

Надежда Васильевна Алексеева, рядовая, телеграфистка

«У нас было много красивых девчонок… Пошли в баню, а при бане парикмахерская работала. Ну и, друг на дружку глядя, брови все покрасили. Как дал нам командир: “Вы воевать или на бал приехали?”. Всю ночь плакали, оттирали. Утром ходил и повторял каждой: “Мне нужны солдаты, а не дамы. Дамы на войне не выживают”. Очень строгий командир. До войны он был учителем математики…»

...

Анастасия Петровна Шелег, младший сержант, аэростатчица