Читаем У войны не женское лицо полностью

У меня разных случаев… Да их на кино хватит… На многосерийный фильм.

Пригласили офицеры завтракать. Я согласилась, саперам не всегда доставалась горячая еда, в основном жили на подножном корму. Когда все разместились за кухонным столом, я обратила внимание на русскую печь, закрытую заслонкой. Подошла и стала рассматривать заслонку. Офицеры подшучивают: мол, женщине мины даже в горшках мерещатся. Я отвечаю на шуточки и тут замечаю, что в самом низу, с левой стороны заслонки, имеется маленькая дырочка. Внимательнее приглядываюсь и вижу тоненький проводок, который ведет в печку. Быстро поворачиваюсь к сидевшим: “Дом заминирован, прошу покинуть помещение”. Офицеры притихли и с недоверием уставились на меня, никому не охота вставать из-за стола. Мясо пахнет, жареная картошка… Я еще раз повторила: “Немедленно очистить помещение!”. С саперами приступили к работе. Сначала убрали заслонку. “Перекусили” ножницами проволоку… Ну и там… Там… В печке лежало несколько связанных шпагатом эмалированных литровых кружек. Мечта солдата! Лучше, чем котелок. А в глубине печки, завернутые в черную бумагу, два больших свертка. Килограммов двадцать взрывчатки. Вот вам – и горшки.

Шли мы по Украине, это была уже Станиславская, ныне Ивано-Франковская область. Взвод получил задание: срочно разминировать сахарный завод. Дорога каждая минута: неизвестно, каким способом заминирован завод, если подключен часовой механизм, то взрыва можно ждать с минуты на минуту. Ускоренным маршем вышли на задание. Погода была теплая, шли налегке. Когда стали проходить позиции артиллеристов-дальнобойщиков, вдруг один выскочил из траншеи и закричал: “Воздух! Рама!”. Я подняла голову и ищу в небе “раму”. Никакого самолета не обнаруживаю. Кругом тихо, ни звука. Где же та “рама”? Тут один из моих саперов попросил разрешения выйти из строя. Смотрю, он направляется к тому артиллеристу и отвешивает ему оплеуху. Не успела я что-нибудь сообразить, как артиллерист закричал: “Хлопцы, наших бьют!”. Из траншеи повыскакивали другие артиллеристы и окружили нашего сапера. Мой взвод, не долго думая, побросал щупы, миноискатели, вещмешки и бросился к нему на выручку. Завязалась драка. Я не могла понять, что случилось? Почему взвод ввязался в драку? Каждая минута на счету, а тут такая заваруха. Даю команду: “Взвод, стать в строй!”. Никто не обращает на меня внимания. Тогда я выхватила пистолет и выстрелила в воздух. Из блиндажа выскочили офицеры. Пока всех утихомирили, прошло значительное время. Подошел к моему взводу капитан и спросил: “Кто здесь старший?”. Я доложила. У него округлились глаза, он даже растерялся. Затем спросил: “Что тут произошло?”. Я не могла ответить, так как на самом деле не знала причины. Тогда вышел мой помкомвзвода и рассказал, как все было. Так я узнала, что такое “рама”, какое это обидное было слово для женщины. Что-то типа шлюхи. Фронтовое ругательство…

А знаете… У нас честный разговор… Я ни о любви, ни о детстве старалась на войне не думать. И о смерти тоже. М-м-м… У нас честный разговор… Так вот… Я уже говорила: у меня было много запретного, чтобы выжить. Особенно все ласковое и нежное я себе запретила. Даже думать об этом. Вспоминать. Помню, что впервые в освобожденном Львове дали нам несколько свободных вечеров. Впервые за всю войну… В городском кинотеатре батальон смотрел кинофильм. Первое время как-то непривычно было сидеть в мягких креслах, видеть красивую обстановку, уют и тишину. Перед началом сеанса играл оркестр, выступали артисты. В фойе устроили танцы. Танцевали полечку, краковяк, падэспань и заканчивали неизменной “Русской”. Особенно действовала на меня музыка… Даже не верилось, что где-то стреляют и нам скоро опять на передовую. Где-то рядом смерть.

Но уже через день моему взводу было приказано прочесать пересеченную местность от местечка к железной дороге. Там подорвалось несколько машин. Мины… Вдоль шоссе пошли разведчики с миноискателями. Моросил холодный дождик. Все промокли до ниточки. Сапоги мои разбухли, стали тяжелыми, как будто подошвы из железа. Я подоткнула полы шинели за ремень, чтобы не путались под ногами. Впереди меня на поводке шла моя собачка Нелька. Найдет снаряд или мину, сядет возле нее и ждет, пока не разминируют. Мой верный дружок… И вот Нелька села… Ждет и поскуливает… А тут передают по цепи: “Лейтенант, к генералу”. Оглянулась: на проселочной дороге стоял “виллис”. Я перепрыгнула через кювет, на ходу одернула полы шинели, поправила ремень и пилотку. Все равно вид у меня был затрапезный.

Подбежав к машине, открыла дверку и стала докладывать:

– Товарищ генерал, по вашему приказанию…

Услышала:

– Отставить…

Вытянулась по стойке “смирно”. Генерал даже не повернулся ко мне, а через стекло машины смотрит на дорогу. Нервничает и часто посматривает на часы. Я стою. Он обращается к своему ординарцу:

– Где же тот командир саперов?

Я снова попыталась доложить:

– Товарищ генерал…

Он наконец повернулся ко мне и с досадой:

– На черта ты мне нужна!

Я все поняла и чуть не расхохоталась. Тогда его ординарец первый догадался:

Перейти на страницу:

Все книги серии Голоса Утопии

Последние свидетели. Соло для детского голоса
Последние свидетели. Соло для детского голоса

Вторая книга (первой стала «У войны не женское лицо») знаменитого художественно-документального цикла Светланы Алексиевич «Голоса Утопии». Воспоминания о Великой Отечественной тех, кому в войну было 6-12 лет — самых беспристрастных и самых несчастных ее свидетелей. Война, увиденная детскими глазами, еще страшнее, чем запечатленная женским взглядом. К той литературе, когда «писатель пописывает, а читатель почитывает», книги Алексиевич не имеют отношения. Но именно по отношению к ее книгам чаще всего возникает вопрос: а нужна ли нам такая страшная правда? На этот вопрос отвечает сама писательница: «Человек беспамятный способен породить только зло и ничего другого, кроме зла».«Последние свидетели» — это подвиг детской памяти.

Светлана Александровна Алексиевич

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза