У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945

Мы старались защитить гражданское население, но и наше положение было безнадежным, что рождало отчаянную решимость драться до конца за свою жизнь. Отступать было некуда, и исчезли последние иллюзии относительно того, что какое-то чудо может спасти Германию. У нас не было выбора, как только принять участь, уготованную нам судьбой. Во мне еще жил инстинкт выживания, но я чувствовал, что все могло закончиться в любой момент.

В этих критических обстоятельствах армейское командование на фронте все чаще прибегало к помощи фольксштурма. В него входили старики-ветераны Первой мировой войны, которым было уже за шестьдесят. Многие из них были местными фермерами, которые после эвакуации своих семей остались защищать родные дома. Несмотря на свой возраст, это были опытные и надежные солдаты.

Командование вермахта начало присылать в нашу дивизию необученное подкрепление из состава военно-воздушных сил и военно-морских сил, не имевшее никакого боевого опыта. Когда группа военнослужащих люфтваффе появилась на позициях нашей роты в середине ночи, освещаемой трассирующими очередями пулеметов, и при грохоте артиллерийской канонады, они явно были напуганы до смерти. Тем не менее я отдал приказ отправить их на передовую, где каждый человек был на счету.

Еще не наступил рассвет, как один из вновь прибывших солдат вернулся с передовой, раненный в руку. Было видно, что это был самострел. Я понял, что солдат был необучен и поступил так из страха. Согласно военному уставу, я приказал отправить его в тыл, чтобы он мог предстать перед военно-полевым судом, хотя все это мне страшно не нравилось.

Во время боев в Земланде подполковник Эбелинг проявил себя опытным командиром. Больше, чем кто-либо другой в нашем полку, он способствовал успешным действиям наших войск в обороне благодаря своим командным способностям и знанию тактики. И это несмотря на то, что численное превосходство противника лишало нас каких-либо шансов на победу.

24 марта Эбелинг в устном приказе присвоил мне звание капитана, но при этом сообщил мне, что при всеобщем хаосе письменного подтверждения, вероятно, никогда не будет.

Вслед за производством в капитаны все предыдущие командиры 13-й роты уходили командовать батальоном, в котором было четыре пехотные роты. Поскольку офицеры командовали в условиях фронта и пехотные части несли основную тяжесть боев, они недолго оставались в строю. Война для меня закончилась довольно быстро, и меня миновала участь многих.

Фишхаузен. 13–16 апреля 1945 г.[55]

Вслед за сдачей Кёнигсберга начавшееся 13 апреля новое советское наступление привело к окончательному падению фронта в Земланде. Все немецкие части начали отступать в западном направлении к косе Фрише-Нерунг. Эта узкая песчаная полоса земли давала единственную возможность уйти по ней на запад. Она играла такую же роль, как коса Курише-Нерунг при эвакуации немецких подразделений из Мемеля тремя месяцами ранее.

Советская артиллерия и авиация безжалостно обстреливали и наносили удары с воздуха по нашим отступавшим войскам, которые теперь были призрачными тенями тех соединений, что начинали войну в 1941 г. Наличный состав нашей потрепанной дивизии сократился до нескольких тысяч, в то время как в 13-й роте оставалось около ста солдат, десятка два лошадей, одно 150-миллиметровое орудие, четыре 75-миллиметровые гаубицы, четыре 105-миллиметровых миномета и несколько повозок для матчасти. С тех пор, как мы отошли к Мемелю, у меня уже больше не было времени для поездок на Теа из-за интенсивных боев, и я передвигался пешком.

Как только начинался обстрел или появлялась авиация, мы сразу же разбегались, ища укрытия. Когда угроза со стороны противника исчезала, мы возобновляли марш. Наш слух обострился, мы прислушивались к каждому звуку, стараясь определить траекторию летящего снаряда и представляемую им опасность. Даже если нам удавалось предугадать, куда и когда ударит снаряд, мы не могли избавиться от постоянного нервного напряжения. Мы были измотаны до предела.

Кроме артиллерийских обстрелов и авианалетов, нас все время преследовал огонь русского оружия, которое немецкие солдаты называли «Сталинский орган», а русские – «Катюша». Выполняя в бою ту же роль, что и артиллерия, эта установка, которая вела огонь реактивными снарядами, начала все чаще использоваться во второй половине войны. Услышав в отдалении высокий, пронзительный звук быстро выстреливаемых одна за другой ракет, мы сразу же замечали от них в небе след инверсии, шедший в нашем направлении. «Сталинские органы» оказались наиболее опасным оружием, потому что оно могло уничтожить все живое на большой по площади территории за короткий период времени, подобно нашим новым 210-миллиметровым реактивным минометам.