– Нет еще, – сказал Атын, и Человек-лось засмеялся.
– Ну, слушай дальше. Парень не хотел кому-то стать пожизненною ношей. Он с детства рук по локоть не имел, а нрав хороший – все ж не труд хороший… Калеке добрый плотник смастерил из дерева мудреные держалки. Поручья эти прочно прикрепил к культям его беспомощным и жалким. Но научился бойкий паренек орудовать держалками так ходко, что даже сети в речке ставить мог и с одновесельной справлялся лодкой.
Вот как-то раз, когда рыбачил он, с полудня ветер налетел могучий. В мгновенье ока подхватился чёлн и вынесся в объятья водной кручи. А та давай нещадно вверх и вниз, как с гор, швырять туда-сюда лодчонку. То на носу ее парнишка вис, то прыгал за кормой почти вдогонку. Взаправду чудо, что спастись сумел в волнах, похуже волчьих стай свирепых. Челнок некрепкий тоже уцелел, не разнесло его бросками в щепы.
Исчез, умчался ветер-озорник. Послушными, как стадо, волны стали. Но огляделся паренек и сник – закинуло его в лихие дали. Здесь сонный берег дрему навевал, за тонкой дымкой прятал он округу, и двигались среди высоких скал реки теченья вперерез друг другу. И где теперь искать аймак родной?
Вдруг слышит парень голос чей-то нежный. Его бы принял он за звук лесной, за шепоток волны на побережье, но голос, вспархивая мотыльком, назвал по имени – о, как печально, тихо! И ни одной живой души кругом, лишь промелькнула в рощице лосиха.
Почудилось, примнилось… Отчего ж так больно сердцу и тревожит память смятенная, волнующая дрожь сквозь весны и ветра, и злую заметь? Он в нетерпенье ждал. И вот опять зовет тот голос – ласковый, прекрасный, как будто начал в голове звучать вполне уже отчетливо и ясно.
Парнишке показалась странной речь. Велел собрать камней в лодчонку голос. Затем сказал, что нужно пересечь одно теченье, – дальше ни на волос. И там, где трутся, замедляя путь, волна живая с мертвою волною, культи он должен слева окунуть, а после справа окатить водою.
Чудно, да, верно, голосу видней. Чуть поразмыслил парень и охотно в чёлн буроватых натаскал камней, на берегу валявшихся бессчетно. Боялся, что бортами загрести немало может лодочка водицы, и как ее, груженую, вести… Но лодку будто уносили птицы!