Уайнсбург, Огайо. Рассказы

Слегка нервничал. Знаете, как это бывает. Приходит на ум всякая ерунда: местные жители из засады стреляют в проезжающих путников. И вдруг на заросшей, едва различимой горной тропе появляется он.

Под ним гнедая лошаденка, худющая, но так красиво ступает! Я залюбовался ею и в то же время со страхом взирал на всадника.

Боже, какой свирепый вид был у этого человека! Мне доводилось слышать о несчастных, которых такие типы принимали за федеральных агентов и убивали на пустынных дорогах, но неужели такое может случиться со мной? У него было узкое скуластое лицо и огромный нос. Впалые щеки заросли месячной щетиной. Помнится, на нем была старая черная шляпа с широкими полями, сдвинутая почти на самые глаза. А глаза холодные, серые, как небо у нас над головой. И смотрят на меня, не отрываясь.

Я увидел, что выше по склону, с которого только что спустился Джо, над багряно-золотистой гущей леса вьется и тонкой струйкой уходит в небо дымок. Наверное, он гонит там самогон, подумал я. Мне стало не по себе.

Джо молча проехал мимо меня. Лошадь моя стояла посреди дороги. Я провожал его взглядом. Думал, вот сейчас отвернусь, и он выстрелит мне в спину. Надо такое вообразить! Руки у меня дрожали. «Ну, все!» – пронеслось у меня в голове. И тут Джо буркнул: «Привет».

Он остановил свою гнедую, подождал меня, и мы вместе поскакали вниз по склону. Ему, оказывается, хотелось со мной познакомиться. А насчет того, гнал ли он тогда в лесу самогон, я так по сей день и не знаю – никогда не спрашивал. Да гнал, конечно.

Итак, Джо, житель гор, поскакал вместе со мной, вот к этому самому дому. (Это был бревенчатый домик, построенный на берегу ручья.) Милдред как раз готовила обед. Когда мы подъехали к мостику через ручей, я взглянул на человека, который ехал рядом вот уже полчаса и не произнес ни слова. Наши взгляды встретились. «Слезайте с лошади, – предложил я ему, – заходите в дом, пообедаем». Мы спешились и через мост пошли к дому. Уже вечерело и становилось холодно. Я хотел было войти, но тут он длинной костистой рукой тронул меня за локоть – подожди, мол. И вынимает из кармана куртки бутылку. Я глотнул и обжег горло – это оказался крепкий неразбавленный первач. Джо одним махом опрокинул в себя не меньше полпинты. А ведь зелье-то, думаю, крепкое. Сейчас он напьется и начнет куролесить. Я очень боялся за Милдред. Она была как раз после болезни. Из-за ее болезни мы в эти края и переехали.

Мы сидели вот здесь, возле камина, напротив открытой двери. Во время обеда Милдред все нервничала, испуганно поглядывала на Джо. А он через открытую дверь смотрел на горы. Темнота подкралась быстро, и в горах дул сильный ветер – высоко в воздухе носились желтые и красные листья, – но здесь, в долине, было тихо. Комнату наполняли запахи поздней осени, к ним примешивался запах самогона. Он исходил от Джо.

Его заинтересовала моя пишущая машинка, ряды книг на полках, вон там, около стены, но не скажу, чтобы он особенно оробел – жили-то мы в этом старом бревенчатом доме. Значит, не такие важные господа. Жители гор, знаете, обычно народ замкнутый, но Джо как раз любитель поговорить. Оказалось, он уже давно хотел познакомиться с нами. Кто-то рассказал ему, что мы приехали издалека, видели океан и другие страны. Он и сам всегда хотел выбраться отсюда, побродить по белу свету, но боялся. Он – и боялся, это нам показалось ужасно нелепым. Мы с Милдред весело переглянулись. От сердца у нас отлегло.

А Джо начал рассказывать, как однажды он сам попробовал расстаться с горами и пожить на людях. Эта попытка провалилась. Он родился в горах и просто не мог без них, в горах прошла вся его жизнь, он даже не научился грамоте. Он поднялся, осторожно повертел в руках одну из моих книг, потом снова сел. Господи, думаю, какой счастливый человек! Я только что прочитал эту самую книгу, с яркой многообещающей обложкой, и испытал горькое разочарование.

Он рассказал, что женился в шестнадцать лет, и туманно намекнул, что на то была своя причина. У этих людей, как я понимаю, причина для ранних браков находится довольно часто. Он не старый еще человек, но у него четырнадцать душ детей. В горах у него своя полоска земли, кажется, двадцать акров, на ней он растит кукурузу. Похоже, основную часть урожая пускает на виски. Что там говорить, если у человека четырнадцать детей и всего двадцать акров земли, ему приходится несладко. Наверное, введение сухого закона пришлось Джо очень кстати – самогон сразу сильно вырос в цене.

В тот первый вечер у нас он снова потянулся мыслями в большой мир. И рассказал нам о путешествии, которое предпринял когда-то – когда хотел убежать от гор.

В то время он был еще недавно женат – детей имел только шестеро. И вот вдруг он решил уйти с насиженного места и повидать белый свет. Оставил дома жену и пятерых детей и отправился в путь, взяв с собой самого старшего, мальчонку семи лет.