Уайнсбург, Огайо. Рассказы

С такими людьми он никогда не встречался. В его окружении таких не было. «А когда тот деревенщина распустил язык, я смолчал: пусть его», – подумал он, посмеиваясь над собой. Он имел дело с другой публикой, лечил состоятельных коммерсантов, адвокатов, заводчиков, их жен и детей.

А потом он поймал себя на том, что весь дрожит. Они подошли к мостику, перекинутому через ручей, и неожиданно для себя он ее обнял.

Что-то он собирался ей сказать. Что же? Что-то о себе.

«Я уже не молод. Я не так уж много мог бы вам предложить. Как предложить это такой женщине, как вы, которая была знакома с выдающимися людьми, которую любили люди умные, блестящие?»

Без сомнения, что-то в этом роде он по глупости и собирался сказать. И вот он обнимает ее на мосту, и вокруг темно. И в летнем воздухе пряная тяжесть. Она такая плотненькая, не тростиночку обнимаешь. Похоже, ей приятно в его объятиях. Подумалось – наверно, он и вправду ей нравится, но к этому у нее примешивается что-то вроде презрения.

И он ее поцеловал. Это ей тоже нравится. Она прильнула к нему, ответила поцелуем. Он прислонился к перилам. Хорошо, хоть есть на что опереться. Она так крепко сбита. Его первая жена после тридцати изрядно располнела, но в этой весу больше.

И вот они опять идут по дороге. Поразительно. Что-то между ними подразумевается само собой. Что он хочет, чтобы она вышла за него замуж.

А хочет ли он этого? Они шли проселочной дорогой к его домику, и было в докторе то и глуповатое и радостное чувство, какое испытывает мальчишка, когда впервые гуляет в темноте с девушкой.

Стремительно нахлынули воспоминания, память о вечерах, которые он пережил мальчишкой и после, в молодости.

Да разве когда-нибудь станешь для этого слишком стар? Ему, врачу, следовало бы лучше в этом разбираться. В темноте он посмеивался над собой – немножко глупо это, и страшновато, и радостно. Ничего определенного сказано не было.

В домишке ему полегчало. Как славно, что она свободна от дурацких страхов и условностей и приходит к нему. Славная она. Здесь, в домишке, в темноте наедине с нею он понял – как-никак, оба они люди зрелые… достаточно взрослые, чтобы понимать, что делают.

А понимают ли?

Они вернулись уже в полной темноте, и он зажег керосиновую лампу. Все пошло очень определенно, стремительно. Она опять закурила и, как прежде, сидела и смотрела на него. Глаза у нее серые. Серые, все понимающие глаза.

Она отлично видит, как он растерян. И глаза ее улыбаются – потому что они немолоды, эти глаза, они ясно говорят: «Мужчина есть мужчина, а женщина есть женщина. Никогда не скажешь, как и в какую минуту это случится. Ты мужчина – и хотя полагаешь, будто ты человек трезвый, практический, в тебе еще очень много от мальчишки. В некотором смысле любая женщина старше любого мужчины, вот почему я это знаю».

Неважно, что там говорят ее глаза. Доктор совсем был выбит из колеи. Он ведь хотел произнести некую речь. А возможно, он с самого начала понимал, что попался.

«О господи, ничего не возьму в толк».

Запинаясь, он что-то забормотал о том, что за жизнь у жены врача. Не опрометчиво ли это, он разговаривает так, будто подразумевает, что она согласится выйти за него, хотя прямо ее об этом и не просил. Подразумевает это, хотя вовсе к этому не стремился. Все вконец запуталось.

Жизнь жены врача – вот такого, как он… самого заурядного – не слишком это приятная жизнь. На первых порах он одно время всерьез надеялся, что добьется заметного положения, станет видным специалистом.

Но теперь…

Глаза ее все улыбались. Он-то запутался, а о ней никак этого не скажешь. «В иных женщинах есть какая-то основательность, определенность, – подумал он. – Они, видно, в точности знают, что им нужно».

Ей нужен он.

А сказала она совсем немного:

– До чего же вы глупый. Я так долго ждала именно вас.

Вот и все. Окончательно, бесповоротно – и в каком же он замешательстве. Он подошел и неловко поцеловал ее. Теперь у нее вид женщины искушенной, как раз этим она с самого начала приводила его в замешательство. Возможно, дело просто в том, как она курит, и еще в манере одеваться – со вкусом, но довольно смело.

Прежняя его жена, казалось, никогда не думала о нарядах. Не было у нее такой жилки.

Ну вот, ему снова удалось вывести ее из дому. А может быть, это ей удалось вывести его. Первая его жена до замужества была медицинской сестрой. Пожалуй, медицинским сестрам не следует выходить за врачей. Слишком они уважают врачей, научены уважать. А эта уж, наверно, не будет питать к нему чрезмерного уважения.

Когда доктор наконец позволил себе осознать, что произошло, оказалось, это даже славно. Будто совершил опасный прыжок – и вдруг ощутил твердую почву под ногами. Как просто все получилось!

Они шли по дороге к дому ее матери. Было темно, и глаз ее он не видел. Он думал…

«В ее семье четыре женщины. Она станет матерью моему сыну». Мать у нее старая, спокойная, с проницательными серыми глазами. Одна из младших сестер немного ребячлива. Другая, самая красивая, поет негритянские песни.

Денег у них вдоволь. Но, в сущности, и он зарабатывает вполне прилично.