Убеждение

Не всем пришлась по душе энергичность Ушинского — и в Гатчинском институте были преподаватели-рутинеры. Директору и вышестоящему начальству посыпались анонимные жалобы на инспектора. Однако ни Голохвастов, ни почетный опекун Ланской не дали им ходу. В общественной жизни России наметились к этому моменту некоторые перемены. В феврале 1855 года умер Николай I. Царя — насадителя военной муштры, человека со звериными челюстями и со свинцовыми пулями вместо глаз, — как писал о нем Герцен, сменил на престоле полноватый, даже красивый, голубоглазый сын его Александр. Он начал с многообещающих посулов в верности «законам для всех справедливых». Была прекращена непопулярная Крымская война, смягчена цензура, ликвидирован негласный «бутурлинский комитет», возвращены из ссылки оставшиеся в живых декабристы, облегчена участь петрашевцев. В таких условиях деятельность Ушинского в институте показалась начальству «отвечающей моменту». И если в предшествующие годы подобные доносы наверняка бы навлекли на Ушинского неприятности, теперь, получив их, почетный опекун института Ланской попросту приказал Голохвастову унять недовольных учителей:

— Объявите им, чтоб не уклонялись от требований инспектора и занимались своим делом, а не марали бумаг!

Ушинский продолжал наводить в институте порядок. Потребовался новый преподаватель. Константин Дмитриевич предложил взять Юлия Рехневского. Голохвастов замялся.

— «Но я ручаюсь за его деловитость, — сказал Ушинский.

— Не в том суть, — ответил Голохвастов. — Он ведь поляк. Боюсь, что господин почетный опекун…

— Разрешите мне самому поговорить с господином опекуном?

— Пожалуйста. Только смотрите — Сергей Степанович человек неровный.

Ушинский об этом знал. Ланской в молодости «грешил либерализмом», среди его друзей встречались даже декабристы. Но к старости — а ему было уже под семьдесят! — он стал брюзгливо-капризным. Особенно с момента, когда новый царь Александр соизволил поставить его министром внутренних дел. Исполняя обязанности временно отсутствующего Голохвастова, Ушинский как-то принес Ланскому на подпись бумагу. Сергей Степанович был не в духе и даже не прочитал листок, а, разорвав, бросил на пол.

На этот раз он принял инспектора Гатчинского института изысканно любезно. Но, узнав, что привело к нему Ушинского, нахмурился. Голохвастов будто в воду глядел — последовал вопрос:

— Этот Рехневский, он что — поляк?

— Он российский гражданин, ваше превосходительство, — ответил Ушинский. — Воспитанник Московского университета, юрист многознающий. И полезный. А что касается родословных… Так ведь нерусского происхождения особы встречаются даже среди коронованных…

— Но, но! — предостерегающе оборвал Ланской. Он понял намек: коронованная особа, жена Александра II, императрица Мария Александровна была чистокровная немка — Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария… — Давайте! — протянул опекун руку к бумаге и поставил подпись. Рехневский был зачислен в штат института.

— Вы смелый человек, — сказал Голохвастов, когда Ушинский принес ему резолюцию Ланского.

— Ради дела приходится идти на риск, — засмеялся Ушинский. — А то мы все видим прямую дорогу, но каждый ли из нас может похвалиться, что никогда не сворачивал с нее?

— Дай вам бог всегда идти прямо, — вздохнул Голохвастов. — Вы еще молоды. Да и времена меняются. Кажется, дождались и мы новых веяний. Слышали? В Москве в Дворянском собрании сам император объявил: позорное для России крепостничество надобно отменить.

— Он признался, что лучше освободить крестьян сверху, пока они не начнут освобождать себя снизу, — иронически заметил Ушинский. — Впрочем, при любой мотивации намерение это для России нужное. Гражданское общество не способно развиваться без свободных людей. И надо хорошо просвещать народ, чтобы он умел хозяйствовать. А мы? Разве мы умеем учить? Помните, в Ярославле вы с первых классов гимназии ввели географию и историю России? Вот так же знакомить с родной страной и учить родному языку надо повсеместно. А у нас? Бьемся, бьемся…

— Кое-что все же делаем, — попытался утешить Голохвастов.

— Мало! — воскликнул Ушинский. — Ничтожные крохи. Все не то!

Он проводил в институте конференции учителей, следил за ходом уроков, упорядочивая преподавание русского языка, но все это ему казалось незначительным и недостаточным по сравнению с теми проблемами воспитания, которые ставила жизнь. И, по-прежнему сотрудничая в журнале «Библиотека для чтения», готовя статьи на разные темы, он с каждым днем все сильнее и сильнее увлекался своим делом.

И однажды… Зайдя в институтскую библиотеку, он заметил в темном углу два запыленных, наглухо запертых, запечатанных шкафа.

— Что в них? — поинтересовался он.

— Не знаю, — пожал плечами библиотекарь. — Когда я пришел сюда, они так и стояли. Говорят, какой-то хлам. Наследство Гугеля, что ли. Ну, того сумасшедшего…

— Гугеля? — изумился Ушинский. — Откройте!