Убеждение

К этому он был подготовлен всей предыдущей своей жизнью. Не одна и не две, пусть даже самые расчудесные статьи, не десятки и даже сотни с увлечением прочитанных книг родили Ушинского-педагога, а все, вместе взятое, — все, чем полнилась до сих пор его голова — энциклопедические знания по истории, географии, естествознанию и философии, юриспруденции и литературе, все мысли, возникшие в результате преподавательской деятельности в Ярославле и Гатчине, раздумья о судьбах русского народа — о его прошлом и будущем, короче, все, чем жил он, этот человек, с юности поставивший перед собой заветную благородную цель — сослужить пользу родному отечеству! — все это обернулось в конце концов ослепительным гениальным прозрением.

Не сразу, не вмиг. А на протяжении немалого срока, ибо вся его дальнейшая жизнь стала непрерывным подвигом неутомимых раздумий, поисков и воплощения творческих замыслов. Так родились его сочинения, снискавшие славу русской педагогике.

Поток статей из-под пера Ушинского хлынул уже в конце 1856 года. Первой была статья «О пользе педагогической литературы».

«Всякий прочный успех общества в деле воспитания необходимо опирается на педагогическую литературу, — писал Ушинский. — В России ее нет. Но она должна быть!» — делает он вывод.

— Поздравляю, Константин Дмитриевич, — обрадовался профессор Редкий, прочитав эту статью. — Вот вы и влились в нашу педагогическую дружину. Вам и карты в руки — создайте педагогическую литературу!

Сообща мечтали они о специальном печатном органе и уговаривали учителя Чумикова выпускать «Журнал для воспитания». Такой журнал начал выходить в Петербурге с 1857 года, и в первом же его номере Ушинский опубликовал свою статью. А затем вторую, третью, пятую! Его имя приобретало известность — не только среди учителей, но и во всем образованном мире России. И когда в Петербурге по инициативе профессора Редкина было создано Педагогическое общество, одним из первых, ведущих его членов оказался Константин Дмитриевич Ушинский.

«Мы плохо учим! Плохо учим!» — эта мысль продолжала угнетать постоянно, назойливо.

И он упорно экспериментировал в классах, улучшая методы преподавания. И садился за письменный стол, чтобы набросать план детской книжки.

«Нужна особая книга, — объяснял он друзьям. — Такая книга, чтобы десятилетний ученик мог, читая ее, рассказывать содержание, а учитель сопровождать чтение толкованием, доступным для ребенка».

Какое же содержание вложить в эту книгу? Факты древней истории? Описание путешествий? Произведения искусства? Нет! Прежде всего факты окружающей жизни! Все, что ребенку близко и знакомо.

«Не с курьезами и диковинками науки надо знакомить ученика, а приучать находить занимательное в том, что его окружает. Детский мир. Да, вот и название для моей книги».

Он начинает писать книгу «Детский мир».

В соседней комнате — визг, смех, возня. Прибавилось семейство — растут еще две девочки: Вера и Надюша. А Павлу уже шестой год. Присматриваясь к детям, особенно к старшему сыну, любознательному смышленому мальчику, Константин Дмитриевич в их поведении тоже искал ответы на свои вопросы. И тоже экспериментировал, проверял: то прочитает рассказ про железо-магнит, а потом выясняет, что в нем малышам не ясно, то сочинит сказочку про слепую лошадь и заинтересуется, почему ее жалко?

Донесся голос жены — она разговаривала с младшей дочерью. Но как? Умилительная интонация — сплошное «сю-сю». Константин Дмитриевич вышел из кабинета.

— Перестань лепетать с ней как с маленькой.

— Но она и есть маленькая, — возразила Надежда Семеновна.

— Детский лепет занимателен для нас с тобой, — сказал Константин Дмитриевич, — детей же следует приобщать к нормальному, человеческому языку.

Он вернулся к столу, невольно подумав: ведь и книгу следует писать так же — простым языком, избегая непонятных слов, но отнюдь не подделываясь под ребячий способ выражения.

Он просидел над рукописью опять до глубокой ночи — работал, не жалея себя, будто предчувствуя, что мало времени отпущено на творческие замыслы.

35 лет… А сколько впереди?

Ведь главное-то дело жизни едва начато!

VII

Живописная Гатчина была местом для развлечений царя и его семьи. Зимой и летом наезжал сюда двор со всем многолюдьем пышной свиты — фрейлинами, статс-дамами, гостями и прислугой, министрами и комедиантами. Роскошный дворец оживлялся огнями и музыкой. Дорожки Гатчинского парка загромождались фаэтонами и кабриолетами. Верховой ездой увлекались дамы. Охотились члены царской фамилии. В просторном зале замка — Арсенале — разыгрывались представления, не умолкал орган; были тут и катальные горы, и бильярд. Тут завтракали и обедали. «Гатчина кутит напропалую, — сообщал Ушинский в одном; из писем, — каждый день вечера и балы, даже до тошноты».