Убежище, или Повесть иных времен

и ужасного. Души энергичные и деятельные нередко, предвидением

опережая чувство, сглаживают его остроту. Уверенность ничего уже не могла

добавить к горю, вызванному предположениями, и погибшая надежда погрузила

друзей в холодное и угрюмое отчаяние, худшее из состояний, ибо оно обычно

безысходно. Запоздалые надежды, с помощью которых королева пыталась

вернуть к жизни своего угасающего любимца, нимало не коснулись его души.

Сесилы с изумлением видели, что ни их мнения, ни их поступки, ни его

унизительное заточение уже не задевают лорда Эссекса, что, более того, даже

выздоровление не способно воскресить те наклонности, которые все вокруг

приучены были считать необоримыми. Друзья же, напротив, благословляли

искусство врача, продлившего столь драгоценную жизнь, и со счастливыми

надеждами видели, что опрометчиво-романтические порывы, которые —

усилиями врагов — едва не привели его к гибели, исчезли из его характера, уступив

место грустной благожелательности, располагавшейся скорее к

философским, нежели военным интересам. Простой люд, по природе своей склонный

принимать сторону гонимого, открыто утверждал, что Эссекс — безвинная

жертва интриг Сесила. Между тем Сесил и его сторонники, совершив ряд

неудачных политических шагов и нанеся урон своей репутации, тем самым

прибавили популярности своему поверженному сопернику. Самой Елизавете

сделалась невыносима мысль, что человек, все еще любимый ею, в расцвете лет

сокрушает себе сердце в незаслуженном и позорном заточении. Она вняла

настояниям врача, считавшего, что Эссексу для восстановления здоровья

необходим свежий воздух, и послала графу разрешение удалиться в любое из его

поместий, с тем чтобы он не пытался появляться ей на глаза. Запрет отвечал

скорее его желаниям, чем ее, в том тягостном состоянии ума, которое

владело им при отъезде.

Из поместья он отправил королеве благодарственное письмо, полное

красноречия, признательности и апатии — правду сказать, апатия с каждым днем

обретала над ним все большую власть. От рождения лорд Эссекс был

наделен способностью деятельно следовать разнообразным и благородным

интересам на том пути, какой укажет ему судьба, но даже он не в силах был жить

вне всякой деятельности. Я нередко содрогался от ужаса при виде его

мрачности и безразличия ко всему. Оказавшись вдали от обычного для него круга

людей и дел, от привычных ему удовольствий, он не мог освоиться с грубым

обществом соседей, с буйными деревенскими развлечениями — они

оскорбляли просвещенный и впечатлительный ум. Целыми днями он в одиночестве

бродил по лесам, возвращаясь к вечеру усталый, не обретя ни бодрости, ни

свежести, и отдыхал, лишь восстанавливая силы для такого же унылого

времяпрепровождения.

Мне представилось, что в таком положении ложная надежда не станет для

него опасней, но, быть может, разбудит убывающие с каждым часом

жизненные силы. Однажды я решился пересказать ему якобы виденный мною сон,

смутно указывающий на то, что вы живы. Самые здравые умы, находясь в

подавленном состоянии, подвластны вкрадчивому воздействию суеверия. Его

душа так живо откликнулась на мой вымысел, что тысячу раз я испытывал

искушение во всем признаться, но не посмел открыть ему, что решился

воздействовать на его расстроенные чувства. Вернувшись к жизни под влиянием

этой туманной и неопределенной надежды, он нетерпеливо отправил меня на

поиски, которые, как мне подсказывало сердце, будут бесплодными. Я даже

подумывал, уже отправившись в путь, не переждать ли мне в Англии до того

времени, пока прилично будет воротиться из моего воображаемого

странствия, как вдруг сновидение, более отчетливое и многозначительное, чем

некогда придуманное мной, пробудило во мне те надежды, что я поселил в душе

милорда. Но стану называть его «сновидением», ибо события подтверждают —

то было знамение свыше... Великий Боже! Какой радостью мое возвращение

наполнит два тоскующих сердца! Какое счастье будет заключено для меня в

изъявлениях их признательности!

Во время всего этого долгого рассказа мои смятенные чувства следовали

за любовью сквозь все тяжкие испытания. Сердце терзала скорбь, дыхание

стеснялось в груди, и лишь услышав наконец, что он свободен и здоров,

смогла я глубоко и облегченно вздохнуть. Эссекс в бесчестье, в опасности, в

тюрьме... Я обвела взглядом мрачные стены, которые в последнее время

представлялись мне тюремными, потом, возведя глаза к небу, возблагодарила судьбу,

заключившую меня здесь, в неведении о бедствиях, знать о которых было бы

мне непереносимо. Ах, Эссекс! Что были враждебные стихии, полуночное

крушение, бесконечное долгое одиночество, грозная неопределенность, что я

так горестно оплакивала, в сравнении с мыслью увидеть тебя хоть на единый

миг во власти Елизаветы, хоть на единый миг в руках твоих недругов! И все

же твоя благородная душа являлась мне не омраченной даже этими

несчастьями; гордость, тщеславие и величие напрасно посягали на тебя: истинная и

высокая страсть билась неизменно в твоем сердце, собрав в единую

всеобъемлющую печаль те властные побуждения, что некогда направляли твою

разнообразную и неустанную деятельность на благо людей.