Убийства на фоне глянца

Молинер отправился обедать с моей сестрой, а мы с Гарсоном кое-как перекусили в баре. Мы обменялись всего двумя-тремя фразами, и не потому, что нам по-прежнему мешали разговаривать раздражение или взаимная обида, нет, просто каждый в бешеном темпе прокручивал в голове собственные мысли и догадки.

Мы втроем сели напротив судьи и сразу стали похожи на семейство, которое сгорает от нетерпения в ожидании, пока им огласят завещание старейшины рода. Судье было в высшей степени наплевать на то, что он собирался прочесть; поэтому он придал всему действу чисто официальный тон, из-за чего наше напряжение никак не уменьшилось. Позволив себе две-три многословные похвалы прелестям Барселоны, назвав поименно всех барселонских судей, с которыми ему приходилось иметь дело, он распечатал письмо покойного министра. Как и положено, судья сперва прочистил горло, а затем начал монотонно, как на судебном заседании, читать:

Сеньор судья!

Находясь в здравом уме и твердой памяти и полностью отдавая себе отчет в том, что совершаю, я намерен покончить со своей жизнью сегодня, двадцатого числа текущего месяца, в три часа ночи в своем домашнем кабинете, и планирую использовать для этого ружье, лицензия на приобретение которого была выдана на мое имя.

Я хочу заявить, что в моей смерти винить никого не следует.

Причина, заставившая меня принять столь отвратительное для меня самого решение, коренится в тех страданиях, которые я испытываю и конец которым может положить одна только смерть.

Я согрешил. Я совершил непростительную ошибку, позволив себе пренебречь священными узами брака. Я влюбился в Росарио Кампос, барселонскую девушку, которая казалась мне чистой и невинной. Однако она, попав, вне всякого сомнения, под чужое влияние, попыталась шантажировать меня и стала угрожать, что расскажет про нашу любовную связь представителям прессы. Я раздумывал, как поступить, и уже принял решение не поддаваться на шантаж даже под угрозой скандала, когда кто-то неожиданно убил Росарио. Думаю, это был один из ее сообщников, однако причины расправы мне неизвестны.

С тех пор я живу в вечном страхе, что некто, выйдя из тени, снова начнет угрожать мне. Кроме того, я не могу и дальше выносить душевные муки, вызванные мыслью, что я был косвенной причиной гибели Росарио.

Все это невыносимым грузом легло на мои плечи, и у меня нет сил на то, чтобы сделать признание моей супруге или полиции. С учетом должности, которую я занимаю, скандал был бы особенно громким. Еще один грех – самоубийство. Я намерен лишить себя дарованной мне Создателем жизни, но это будет моим последним грехом. Я предстану перед Его судом, и, возможно, Он в своем бесконечном милосердии простит меня. Во всяком случае, позор и бесчестье не коснутся моей семьи и я не обреку ее на страдания.

Да простит меня Господь.

Мы молчали. Судья посмотрел на нас поверх очков.

– Это все, – сказал он. И, видя, что мы оторопело молчим, спросил: – Ну и что вы про это думаете?

Один только Гарсон собрался с духом, чтобы ответить:

– Очень хорошо написано. Можно даже подумать, будто он всю жизнь только и делал, что стрелялся.

Судья хохотнул, а затем встал: