Убийственное лето

Я снова снял пиджак. Пот тек градом. Но временами меня знобило. Я уже понял, что именно не смогла пережить Эль, прочтя то же, что и я, понял, что именно лишило ее рассудка. Я открыл третий том в черном переплете – за сентябрь – и стал перелистывать страницу за страницей, как и до этого. Долго листать не пришлось. В Марселе, в районе Эстак 9 сентября 1962 года выстрелом в затылок из пистолета прямо за рулем был убит шофер такси двадцати восьми лет. Было около двух часов ночи, возможно, чуть позже. Его звали Морис Ростолан. На первой странице была его фотография. Он улыбался с очень самодовольным видом. Казалось, говорил мне, как и Лебалеку двадцать лет назад: «Зато хотя бы классно развлеклись! Разве нет?»

Я просмотрел еще несколько номеров. На следующий день следователи высказали предположение, что это убийство связано с убийством Фьеро в баре, 18 августа. Им не пришло в голову соединить преступления в Марселе и в Авиньоне, разве что гораздо позже, но я не в курсе. Во всяком случае, Фьеро и Ростолан были застрелены из одного оружия. Автоматический пистолет 45-го калибра, это легко определить по пулям. Для читателей его называли «семизарядный пистолет Кольт, вероятно, купленный или украденный у рядового американской армии во время последней войны».

Я долго сидел, подперев голову руками, над закрытыми томами подшивки. Я думал об Эль, сидевшей на том же месте десять дней назад, думал о Габриэле, которого не знал, запертого в четырех стенах, о том, что сказала о нем Ева Браун: «Он боялся всего на свете». Я представил себе, как он надевает пиджак или куртку, как я, и говорит Еве Браун и маленькой голубоглазой девочке, которая огорчена, что папа уходит: «До завтра». Они смотрят, как он едет по дороге, как всегда по субботам, когда отправлялся навестить свою сестру Клеманс. Фьеро, Памье, Ростолан – все трое погибли за одно лето, по ночам с субботы на воскресенье. Четырнадцать лет назад.

Ну вот, я подхожу к концу. Я не знаю, что я почувствовал тогда, что чувствую сейчас. Она наверняка была уверена, что, когда все те, кто причинил им столько горя, будут наказаны, ее отец станет таким, как раньше. Именно это она сказала ему в день нашей свадьбы, когда исчезла, чтобы повидать его. Мадемуазель Тюссо повторяла эти слова Микки и мне: «Скоро все будет так же, как раньше. Ты увидишь. Я в этом уверена».

Я не знаю, что произошло с ней, когда она прочла то, что прочитал я, поняла то, что я понял. Она зажала в руке пузырек с ядом. Она ходила по пляжу. Ходила и ходила, пока не дошла до… как бы это выразить? Нет, это нельзя назвать местом, но это и не состояние. Это что-то другое. Следы, которые вопреки всему может оставлять на воде легкий ветерок.

Я могу рассказать вам, как она выглядела, когда я увидел ее в палате, после редакции. Я отдал ей медвежонка и серебряное сердечко, которое нашел у нее в полотняной сумке. Я надел цепочку ей на шею, продев под волосами. Она смеялась. Дала мне поцеловать себя в щеку. Сказала мне:

– Вы мне снились сегодня ночью. Вы были с моим папой на лестнице, мы играли в бутылку и пробку на веревке.

Прошло несколько минут, казалось, что она забыла то, что мне сказала. Она больше не обращала на меня внимания. Расправляла красный бант на своем мишке. А потом посмотрела на меня и сказала:

– Пробку нужно вытащить веревкой, а я должна ее поймать. Знаете, мы так веселились. Да, было здорово!

Потом она увидела, что я сижу и плачу, и подошла ко мне. Она погладила меня по голове. Сказала:

– Не плачьте. Не плачьте.

Очень нежно. Показала мне свои ногти, искусанные почти под корень. Сказала мне:

– Видите, они отрастают.

Я вытер слезы. Сказал:

– Да, это хорошо.

Она смотрела, не мигая, глаза у нее ввалились, белки были испещрены красными прожилками. Под кожей лица проступали кости. Только волосы оставались такими же, как тогда, в деревне. На ней было платье с боковой застежкой. Я спросил:

– Тебе отдали твои очки?

Она сказала:

– Они плохие. Папа купит мне новые. А вообще-то папа не любит, когда я их ношу.

Мадам Фельдман была в палате, она не хотела оставлять меня одного с Эль, но не произнесла ни слова. Я поцеловал свою любовь в щеки, сказал ей:

– Я позабочусь, чтобы папа приехал к тебе.

Когда я выходил из палаты, она сидела поперек кровати, уже забыв обо мне, говорила сама с собой, а может быть, обращалась к медвежонку, который лежал у нее на коленях.

В коридоре меня ждали двое мужчин. Высокий показал мне пластиковую карточку с красной и синими полосками по диагонали. Представился: главный инспектор Пьетри. Ему уже было известно о том, что я заходил в редакцию газеты. Он хотел узнать, что я думаю о прочитанном. Рядом было открыто окно. Я слышал, как на деревьях в саду поют птицы, а чуть дальше раздавался городской шум. По моим красным глазам было видно, что я плакал. Я сказал:

– Я собирался прийти к вам. В Дине в субботу вечером были убиты двое. Это я их застрелил.