Убийственное лето

А теперь послушайте меня. Когда в ту субботу часов в одиннадцать утра Ферральдо искал номер телефона Лебалека, он обратил внимание, что в телефонном справочнике нет именно этой страницы. Его секретарша, коротышка Элизабет, призналась, что эту страницу вырвала Эль, когда приходила к нему в первый раз. Затем он дозвонился до Лебалека, нашел его номер в телефонной книге за прошлый год или как-то иначе, и рассказал ему все – и тогда на том конце провода наступила долгая тишина, он даже подумал, что их разъединили. Но нет. Помолчав, Лебалек спросил Ферральдо:

– Вы можете описать мне эту женщину?

И через минуту он сказал:

– Я заеду к вам днем. Это не телефонный разговор.

Днем он приехал в город на стареньком черном «Пежо-504». Ферральдо не видел его лет пять или шесть. Они как-то раз случайно встретились в Дине. Лебалек поседел и набрал несколько килограммов. Он сказал:

– Знаешь, я круглый год слушаю лязг пил. Пойдем куда-нибудь отсюда, выпьем.

И они пошли в кафе на площади. Лебалек заявил:

– Я не знал, что эта Элиана замужем. Мне она сказала, что ее зовут Жанна. А кроме того, когда она явилась к моему свояку снимать студию, она сообщила, что работает учительницей.

Потом он грустно рассмеялся, потешаясь над собой, и сказал:

– А я – старый дурак.

И поскольку Ферральдо не стал его ни о чем расспрашивать, добавил:

– Она и вправду красивая.

И он пожал плечами, но тоже как-то насмешливо. Ферральдо сказал, что он выглядел огорченным и разочарованным, но больше ничего ему не сказал и не стал разъяснять почему.

Тогда они стали вспоминать тот ноябрьский день 1955 года, когда Лебалек и его свояк привезли к нам механическое пианино. Лебалек сказал:

– Вы, конечно, не помните, ведь прошло уже столько лет, но в то время мой свояк Туре изредка помогал мне. Он уже занимался недвижимостью, но у него еще не было агентства, и он никогда не отказывался от возможности немного подзаработать.

Ферральдо спросил его:

– А этот Итальянец, о котором она говорила, кто это?

Лебалек ответил:

– Один тип по имени Фьеро. Мой свояк устроил его потом, два или три года спустя, управляющим в бар в Марселе. Но в конечном счете это ему удачи не принесло. Наверное, слишком тесно якшался с разным сбродом. Его убили в тысяча девятьсот шестьдесят втором году, в этом самом баре, двумя выстрелами в голову.

Тогда Ферральдо спросил его:

– Так почему же Эль, вернее, Элиана, которая переехала сюда из Арама, по ту сторону перевала, так всем этим интересуется?

Лебалек не знал. Она ему ничего на этот счет не говорила, ни слова. Он видел ее всего-то три раза, но об этой истории она ни разу его не спрашивала. Странно, этого он никак не мог объяснить. Он подумал минуту, потом сказал:

– Послушайте, Ферральдо. Мы со свояком привезли механическое пианино к Монтеччари двадцать первого ноября. Я отлично помню этот день. И Фьеро с нами тогда не было. Он вел грузовик девятнадцатого, в субботу, это точно, но теперь я могу ручаться: в субботу девятнадцатого, когда грузовик ушел в Арам, ни меня, ни моего свояка с ним не было.

Вот так.

Не знаю, как я сумел усидеть на стуле и не завыть, когда Ферральдо произнес эту последнюю фразу. Думаю, у меня была та же реакция, что и у Эль, когда она узнала правду. Я безнадежно цеплялся за мысль, что это вранье, что Лебалек солгал. Ферральдо молчал, недоумевая, почему меня так взволновали его слова. Я сказал ему как можно более естественно:

– Продолжайте, продолжайте.

В субботу, 19 ноября, Лебалек должен был вместе со свояком поехать посмотреть лесопильню в Дине, которую купил через несколько месяцев, и договориться насчет отсрочки и платежей. Тогда он работал у отца Ферральдо, который, в отличие от сына, сидящего передо мной, обращался со своими служащими весьма сурово, и его все боялись. Лебалек не осмелился посвятить его в свои планы. И в ту субботу он, за определенную сумму, доверил свой грузовик и оборудование безработному Фьеро и еще одному высокому, стриженному ежиком местному шоферу по имени Памье, который позже устроился агентом по перевозкам в Авиньоне.

Условились, что эти двое привезут назад пустой грузовик в субботу вечером. Но они вернулись только в воскресенье днем, с ними был третий – намного младше, лет двадцати, которого они, должно быть, прихватили где-то по пути, он был не местный. Лебалек даже помнил его имя. Ростолан. Фьеро и Памье утверждали, что машина якобы увязла в снегу, и им пришлось ждать до утра, чтобы вернуться в город, но тот, третий, Ростолан, которому было наплевать на возмущение Лебалека, в конце концов заявил:

– Зато хотя бы классно развлеклись! Разве нет?

Они так и не привезли нам пианино. Его доставил Лебалек ближе к вечеру в понедельник, 21-го, а Туре пришел ему подсобить. Отец предложил им выпить у нас на кухне, я тоже был с ними, но теперь, даже если изо всех сил напрягаю память, то все равно возникают какие-то расплывчатые и непонятные образы. Мне было тогда десять. Жизнь казалась чудесной. Она текла плавно и, как легкий ветерок на воде, не оставляла следов.