– Да. Она его защищает. Она не верит, что он донес на О’Мэлли или совершил убийство. – Кремер опустошил стакан и поставил его на стол. – Я мог бы рассказать вам еще многое про это письмо, но сомнений в том, что оно написано Корриганом, ни у прокурора, ни у меня нет. Нам не довелось опровергнуть ни одного из приведенных там фактов. Что же касается дат совершения убийств, то есть тридцатого декабря, второго февраля и двадцать шестого февраля, то, разумеется, мы проверили на этот счет не только Корригана, но и всех прочих. Проверка дает ему алиби на двадцать шестое, день убийства Рейчел Эйбрамс, но после тщательной проверки мы убедились в наличии неточности. Хорошо бы, конечно, будь он жив, еще раз перепроверить, прежде чем передавать дело в суд, где нам пришлось побороться бы с защитой, но, поскольку он мертв, значит, суда не будет. Проверить его алиби на четвертое декабря, когда, по его словам, он был вечером в офисе, нашел рукопись Дайкса и прочел ее, мы не можем. А больше проверять нечего.
– Как насчет остальных в эти же дни? – пробурчал Вульф. – Что показала проверка?
– У всех положение почти такое же, как у Корригана, уцепиться нам практически не за что. По-моему, я уже говорил вам, что ни у кого, кроме О’Мэлли, нет алиби на тот день, когда была убита Рейчел Эйбрамс. Он был в Атланте; к тому же, исходя из содержания рукописи, он вообще исключается. О нем говорилось только, что его лишили практики за подкуп присяжного, а, как всем известно, в этом никакой тайны нет. Если, конечно, вы не считаете, что в письме содержится ложь по поводу рукописи?
– Нет. В этом отношении я полностью доверяю написанному в письме.
– Значит, где был О’Мэлли, значения не имеет. – Кремер потянулся за бутылкой, вылил остатки пива себе в стакан и уселся поглубже в кресло. – Теперь насчет машинки в «Клубе путешественников». Она стоит в алькове возле рабочей комнаты, но была в ремонте месяца два назад. Это нас не обескуражило, поскольку в бумагах фирмы мы нашли две памятные записки, адресованные миссис Адамс и напечатанные Корриганом на этой машинке. Мы взяли оригинал анонимного письма в суд, информирующего о поступке О’Мэлли, и убедились, что оно было напечатано именно на этой машинке. Корриган от случая к случаю ею пользовался. Два-три раза в неделю он обедал в клубе, а по четвергам играл в бридж. Никто из его компаньонов не состоит в этом клубе. Двое из них, Кастин и Бриггс, обедали там раз-другой по приглашению Корригана, вот и все. Поэтому нам представляется…
– Это, – перебил его Вульф, – существенный факт. Чрезвычайно. Как тщательно его проверили? Приглашенный к обеду гость вполне мог воспользоваться машинкой, особенно если ему понадобилось замести следы.
– Да, знаю. В субботу вы сказали, что на этом желательно сосредоточить внимание. Я поручил проверку лично Стеббинсу, приказав ему действовать тщательнейшим образом, что он и сделал. Теперь смотрите. Допустим, вы – Кастин или Бриггс, идете туда на обед в качестве гостя Корригана. Допустим, вы хотите воспользоваться в определенных целях этой машинкой. А как это сделать, как проникнуть туда, где она стоит, да так, чтобы этого не заметили ни Корриган, ни обслуживающий вас человек? По-моему, рассчитывать на это не приходится, верно?
– Да.
– Поэтому похоже, что Корриган в самом деле донес на своего компаньона. Это одно уже делает признание куда более достоверным, подписано оно или нет, – к такому выводу пришли и в офисе у прокурора. Да и вы, по-моему, утверждали практически то же самое в субботу? Что-нибудь не так?
– Нет, все так. – Вульф издал смешок, похожий на кудахтанье. – Я просто хочу принять от вас извинение.
– Черт побери! За что я должен извиняться?
– Вы обвинили нас с Гудвином в том, что мы сами сделали эту загадочную пометку на заявлении Дайкса об уходе с работы. Итак?
Кремер поднял стакан и не спеша выпил пиво. Потом поставил стакан на стол.