Убийство Кирова: Новое расследование

…мое отчуждение от партии, от которой я отдалился из-за событий в Ленинградском институте Истории Партии, во-вторых, отсутствие работы и материальной и важнее всего моральной помощи от партийных организаций…..на протяжении последних восьми-десяти лет моего жизненного пути и труда накопился запас несправедливостей со стороны отдельных правительственных служащих по отношению к живому человеку. Некоторое время я выносил все это, пока я был вовлечен непосредственно в полезный общественный труд, но когда я в конце концов оказался дискредитирован и отчужден от партии, тогда я решил просигнализировать обо всем этом партии.

Я рассматривал и все еще рассматриваю это нападение как политический акт.

Этим убийством я хотел вынудить партию обратить внимание на живого человека и на бессердечное бюрократическое отношение к нему.

Все эти жалобы расплывчаты и носят чрезвычайно общий характер. Среди них нет ни одного конкретного примера воображаемой несправедливости. Однако Николаев только что дал показания, что он убил Кирова именно для того, чтобы продемонстрировать конкретные примеры несправедливого отношения к нему. Не «разоблачив» никаких «актов произвола», заявления Николаева однозначно наводят на мысль, что «разоблачение произвола» вовсе не было его мотивом — у него не было готового списка таких «актов произвола».

• При всех тех опасениях, которые Советский Союз испытывал к немецкому нацизму, насколько вероятно, что следователи НКВД прекратили бы задавать вопросы об этом немецком связном после двух коротких вводных вопросов?

• Один заключительный момент: оправдывая свое убийство, Николаев сначала заявляет:

Я прошу, чтобы вы зафиксировали, что я не враг рабочего класса и что, если бы не произошли недавние трудные события в институте, я перенес бы все трудности, от которых я страдал, и не зашел бы так далеко, до попытки совершения убийства.

Однако после короткого находчивого ответа следователя Николаев меняет позицию на противоположную и противоречит самому себе. Он круто меняет мнение о том, что он вначале отрицал, что он «враг рабочего класса», а потом передумал:

Да, должен признать, я поступил с моральной точки зрения как враг рабочего класса, совершив покушение на жизнь товарища Кирова…

Еще более разительно его внутреннее противоречие в отношении его мотива:

…но я поступил так под влиянием душевных страданий и глубокого впечатления, которое произвели на меня события в институте, которые поставили меня в безвыходное положение.

Поначалу он продолжает объяснять убийство как вид протеста против «недавних тяжелых событий в институте» и «трудностей», напоминающих нам о его заявлении, что он желал «разоблачить все акты произвола, о которых я знал». Но потом он говорит, что действовал «под влиянием душевных страданий…». Эти слова представляют убийство не как акт сознательного политического протеста, на чем он настаивал до сего момента, а, скорее, умаляет его до поступка человека с психическим расстройством. Эти замечания деполитизируют его убийство.

Выводы

Из предыдущего анализа мы можем сделать несколько выводов, которые важны для нашей оценки книги Лено и для нашего расследования убийства Кирова.

• Лено должен был знать об этих моментах. Однако он не подчеркивает их своим читателям, а тем более не анализирует, что они могли бы означать. Это вопиющее упущение наводит, однако, на мысль, что Лено знает о противоречиях его пристрастного тезиса — что Николаев был «убийцей-одиночкой» — которые создают проблемы вокруг этого «первого допроса».