Читаем Убийство Кирова: Новое расследование полностью

Николаев не планировал сбегать после убийства Кирова. Он планировал покончить жизнь самоубийством сразу же после убийства, и ему это почти удалось. Его связи с зиновьевскими и троцкистскими оппозиционерами, с которыми его позднее должны были бы судить и казнить, несомненно, были бы раскрыты НКВД, когда они захватили его дневники. Однако, по-видимому, эти записки не рассматривают подробно заговор. Если бы Николаеву удалось убить себя, ленинградских зиновьевцев, которые в конечном счете предстали перед судом вместе с ним, несомненно, допросили бы, но не было бы никаких доказательств, чтобы привлечь их. Без письменных документов, которые были найдены при нем или у него дома, с объяснением причины его поступка, его дневники оказались бы единственным документом, имеющимся в распоряжении. В них Николаев описывает свое неудовлетворение собственным положением, хотя туманно и в общих чертах.

По словам его жены Мильды Драуле, Николаев исследовал выдающихся политических убийц прошлого, таких как А.И.Же-лябова, одного из организаторов убийства царя Александра II в 1881 г. (Л 236, 769 п. 24). Генрих Люшков — хотя и ненадежный свидетель, но он был вовлечен в расследование — подтверждает это в общих чертах, хотя Люшков мог узнать об этом просто от Драуле. Но тот факт, что Николаев действительно исследовал этих личностей, стал бы хорошей версией прикрытия для убийцы. Такая версия очень бы пригодилась, чтобы переключить внимание от любого заговора на теорию «убийцы-одиночки».

Мы можем сделать вывод, что Николаев в самом деле хотел предстать перед общественностью «убийцей-одиночкой», действовавшим по личным мотивам. Это было бы логично, действуй он действительно в одиночку или будучи членом заговора, или и то, и другое вместе. У убийцы-одиночки не было бы никаких мотивов называть кого-либо еще, а заговорщик пожелал бы защитить своих подельников. Конечно, следователи НКВД тоже смогли бы понять это. Следовательно, даже если бы у нас были свидетельства, что Николаев заявлял некоторое время, что он «убийца-одиночка», ни один следователь просто-напросто не счел бы это простой правдой. Лено и Кирилиной тоже не следовало бы поступать так, если они действительно были бы заинтересованы провести честное расследование этого убийства.

Если просто предположить, что Николаев участвовал в заговоре — каким бы был лучший план действий для этого заговора? Лучше всего это было бы убийство, после которого преступники бы скрылись неопознанными. Это продемонстрировало бы силу заговора — его размах, обширность его поддержки. Но, вероятно, другим приемлемым вариантом было бы убийство с самоубийством, какое планировал Николаев. Таким образом, ни убийство и удавшееся самоубийство, ни убийство и первоначальное упорство убийцы в том, что он действовал в одиночку, не было бы убедительным доказательством ни в пользу версии «убийцы-одиночки», ни в пользу версии заговора. Следователи НКВД тоже поняли бы это.

Мы можем предположить, что Николаев не называл оппозиционеров Котолынова, Шатского и других до 4 декабря, так как, кажется, именно тогда в первый раз были упомянуты их имена. Николаев упоминает Котолынова и других в своих дневниках. Как только дневники Николаева были изучены новой группой НКВД, не связанной с Ленинградом, это стало лишь вопросом времени, что Николаева тщательно допросят о его отношениях с ними. Любой следователь счел бы слишком большим совпадением, что Николаев был тесно связан с несколькими из этих выдающихся оппозиционеров, и при этом указанная связь совершенно не имела отношения к убийству партийного лидера Ленинграда, который наказывал этих самых оппозиционеров и заменил их лидера Зиновьева.

Лено заявляет, что именно Сталин велел следователям Ежова «искать убийцу среди зиновьевцев» до 4 декабря, когда имена зиновьевцев впервые появляются в признаниях Николаева (Л 281). В другом месте этого исследования мы покажем, что заявление Лено безосновательно. Однако даже если бы это было правдой, Сталин мог просто узнать, что их имена упоминались в дневнике Николаева. Следовательно, это не означало бы того, чего хочет Лено — что следователи НКВД, следуя строгим инструкциям Сталина через Ежова, каким-то образом вынудили или убедили Николаева ложно обвинить оппозиционеров.

* * *

Ниже мы воспроизводем два текста. Первый — это признание Николаева от 1 декабря согласно Кирилиной. Второй — этого признания согласно Лено.

1. Версия Кирилиной (с. 406–407)

Протокол допроса от 1 декабря 1934 г. арестованного Николаева Леонида Васильевича

Допрос ведет: помощник начальника 00 НКВД по Ленинграду и области Лобов.

Присутствовал на допросе начальник УНКВД по Ленинграду и области Ф.Д. Медведь

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное