Убийство Кирова: Новое расследование

• У нас есть один допрос Николаева от 4 декабря. Кирилина сообщает нам (К 277), что у него были «новые следователи». Очевидно, к 4 декабря люди Медведя из Ленинградского УНКВД были под подозрением и их заменили людьми Ежова. В части, воспроизводимой Лено (Л 281–282), Николаев теперь заявляет, что его связи с троцкистами «повлияли на его решение убить товарища Кирова», и он называет Шатского, Котолынова, Бардина и Соколова. Это согласуется с короткой цитатой в книге Кирилиной (К 277) из этого же допроса.

Это признание, очевидно, приободрило следователей. Лено (Л 285) говорит, что Николаев был допрошен пять раз 5 декабря. Письмо Агранова Сталину от 5 декабря, в переводе у Лено (Л 285–287), раскрывает информацию о том, что Николаев начал называть других заговорщиков среди членов троцкистско-зиновьев-ского блока (текст на русском языке доступен уже десять лет в «Запрещенном Сталине» Василия Сойма).

Кирилина (К 281) говорит, что «после 4 декабря» Николаев признал, что

«он был членом подпольной, контрреволюционной организации», «участники стояли на платформе троцкистско-зиновьевского блока», «с Кировым у бывшей оппозиции имеются свои особые счеты в связи с той борьбой, которую он организовал против ленинградских оппозиционеров».

Мы знаем, что такой блок был из писем Седова и Троцкого в Гарвардском архиве Троцкого. Вполне возможно, что этот документ впервые раскрыл НКВД, что существовал блок зиновьевцев и троцкистов!

Однако Кирилина не сообщает нам, как долго «после 4 декабря» Николаев делал эти признания, или почему кажется, что она не знает об этом. Удалось ли ей увидеть настоящий протокол? Или она воспроизводит копию чего-то того или иного, что ей дали? Кирилина очень часто поступает так — скрывая от читателей информацию, необходимую для оценки свидетельств, которые она представляет. Лено действует так же.

• 6 декабря Николаев впервые называет конкретно Шатского и Котолынова как участников «террористического акта» (К 277). По словам Лено (Л 288), Николаев говорил, что Котолынов планировал попытку убийства Сталина. С этого момента Николаев и остальные подозреваемые разрабатывают детали заговора.

Единственный допрос, о котором известно Кирилиной или Лено, в котором Николаев однозначно заявляет, что он был «убийцей-одиночкой», и решительно отметает идею о заговоре с целью убийства Кирова, — это допрос от 1 декабря. Как мы показали, этот допрос более, чем проблематичен. У нас нет не одного текста, а, по крайней мере, двух. Складывается впечатление, что первоначальное признание от более раннего числа было в значительной степени подделано. Оно не может быть точным в том виде, в каком оно есть. Поскольку в данном состоянии оно не является подлинным, мы не можем принять его как доказательство чего-либо без серьезных оговорок.

Это не значит, что Николаев никогда не заявлял, что он «убийца-одиночка». Наоборот: мы можем быть гипотетически уверены, что он все-таки делал такое заявление, поскольку впоследствии он однозначно отрекается от него. В «Обвинительном заключении» Николаева и остальных, в документе, который мы изучим позднее, мы читаем следующие заявление:

В показаниях от 13 декабря с. г. Н и к о л а е в Л. так прямо и говорит:

«…Я должен был изобразить убийство Кирова как единоличный акт, чтобы скрыть участие в нем зиновьевской группы» (с. 19).

Однако в любом случае мы ожидали бы, что Николаев сделает в начале заявление такого рода. Николаева поймали с поличным. Он совершенно не мог отрицать, что убил Кирова. Что он мог отрицать — так это свое участие в заговоре. Действительно, если он на самом деле был членом заговора, мы могли бы ожидать, что он будет отрицать это. Первое правило заговорщической организации — не сообщать властям об остальных членах.

Но что значит проблематичность «первого признания» Николаева для нашего расследования, так это следующее: у нас нет достоверного текста заявления, которое сделал Николаев. Более того, это первое признание было подделано по какой-то причине.