Я прошу, чтобы вы записали, что я не враг рабочего класса, и что если бы не произошли недавние события со мной в институте, я бы вынес все трудности, от которых я страдал и не зашел бы так далеко, чтобы совершить попытку убийства.
рабочего класса», когда вы своими действиями присоединились к лагерю врагов рабочего класса?
Записано верно с моих слов и прочтено мне полностью.
Примечание: При подтверждении того, что вышесказанное записано верно, допрошенный обвиняемый Николаев Леонид Васильевич категорически отказался подписать настоящий протокол своих показаний и попытался его разорвать.
[•]
Допрос вели:
Начальник Ленинградского областного управления НКВД Медведь.
Заместитель начальника Ленинградского областного управления НКВД Фомин.
Начальник экономического отдела областного управления НКВД Молочников.
Заместитель начальника особого политического отдела Ленинградского военного района Янишевский.
Заместитель начальника особого политического отдела областного управления НКВД Стромин.
Более-менее «официальная» позиция в отношении убийства Кирова, общая для отчета Шверника хрущевской эпохи, комиссии Политбюро горбачевской эпохи, Кирилиной и теперь Лено, заключалась в том, что Леонид Николаев был «убийцей-одиночкой». Согласно этой версии все остальные были «подставлены» — ложно обвинены, во многих случаях принуждены каким-то образом признаться, а потом — осуждены и казнены. Это включало сторонников Зиновьева, которых осудили и казнили вместе с Николаевым в конце декабря 1934 г., а также всех обвиняемых на всех трех Московских процессах, которые заявили, что они были соучастниками убийства или знали о нем, а вдобавок всех тех, кто подобно Авелю Енукидзе был обвинен в соучастии в убийстве, но не на публичных процессах.
Со времен Хрущева считалось идеологически неприемлемым делать вывод, что Николаев был участником заговора. Ибо если деяние Николаева было в самом деле результатом действий заговорщиков-зиновьевцев, тогда в СССР действительно существовала настоящая подпольная тайная организация или ряд организаций. Вся «антисталинская» парадигма советской политики в 30-е годы подверглась бы серьезной опасности.