Убийство на улице Длинной или Первое дело Глюка

— Так вы ж про наливочку спросили, вот я вам и рассказываю. Вы уж простите старика — мысли-то путаются! Я с собой всегда пару фляжек вожу – для согревания утробы. Стопочка-другая наливочки, а больше ни-ни, ни горилки, ни травничков-настоечек в рот не беру; а ведь было время – ух, мог Никита Зотиков принять! Земля гудела, как Зотиков гулял!.. Нет, нет, господин Глюк, теперь уж я не отвлекаюсь, теперь уж я про Матильду вам рассказываю.

Я ведь, господин Глюк, тоже когда-то помещиком был, их, Полоцких, ближайшим соседом. Дед мой по отцу (не тот, который до ста двенадцати годков дожил, а другой) происходил из мещан, но выслужился, до высоких чинов дошел: тайного советника, ну и соответственно, потомственное дворянство получил. И по выходе в отставку купил землю, сельцо Негорелово, и триста душ крестьян – тогда еще крепость была. Дед мой похозяйничать и не успел, вскорости помер, а отец оказался к земле неприспособленным, так что имение я унаследовал изрядно запущенным, заложенным-перезаложеным. Крепостное право к тому времени отменили, но вместо трехсот крестьян в Негорелове к тому времени проживала едва сотня, и все больше стариков. А я молод был, едва из университета, как мой папаша скончался; ну, и ударило в голову – богатство, помещик! Подкатывались ко мне всякие, продать предлагали, но я не поддался – видно, от второго деда, гричкосея*, досталась мне тяга к земле; осмотрелся, стал хозяйничать. Однако без денег не нахозяйничаешь, а все что мог наскрести, уходило в оплату процентов по закладным, да на скромное житьишко, потому решил жениться. Взял невесту из купеческого сословия, с хорошим приданым, вот хозяйство и поправил; еще чуть-чуть – и закладные бы выкупил. Да померла моя Ксения, плод выкинула и истекла кровью, а пока врача из города привез – уже и обмыть ее успели…

Никита Иванович отхлебнул глоточек наливочки, покатал во рту, проглотил.

Глюк едва сдержал нетерпеливый вздох. Слушать историю жизни Никиты Ивановича Зотикова вовсе не входило в его планы, да и время уж было позднее, но перебивать наводящими вопросами Феликс Францевич старика не стал – пусть хоть так, да расскажет. Из-за чего-то же Софья Матвеевна хотела, чтобы Глюк с Зотиковым побеседовал, что-то он, Зотиков, знает, осталось только узнать, что.

А Никита Иванович, прислушавшись к движению наливки по пищеводу, удовлетворенно крякнул и продолжил свой рассказ:

— Вот тогда-то я и запил. И хозяйство мне было не в радость, и от жизни ничего более не хотелось; а ведь и не сказать, что жену любил, взял ее за приданное, ну и для продолжения рода, конечно. А тут – такая вот оказия!.. Очень меня Софья Матвеевна тогда ругала, как встретит – я в основном в городишке нашем уездном гулял, а Софья Матвеевна туда по делам имения приезжала. Она, Софья Матвеевна, тогда в Полоках за хозяйку была, племянник ее, Гришка, по заграницам разъезжал, с женой и ребенком. Ребенок, Катюша, родилась очень слабенькая, и что-то у нее было с легкими, так что возили девочку по европейским докторам, по светилам всяким. А Гришка – тот все налево норовил, очень у него была слабость великая к прекрасному полу. Это мне после Наталья Саввишна, первая Гришкина жена, рассказывала: только они на курорте каком обустроятся, только найдут, к которому из светил девочку вести – а Гришка уже к ней: "Натали, на два дня надобно в Вену". Или в Рим, или еще куда – и потом по месяцу-двум она его не видит, и даже писем не получает, и не ведает, жив ли, нет. А девчушка, Катюша то есть, даром, что слабенькая, была очень умненькая, понятливая, и ласковая такая, славная, славная девочка была… И в этих самых заграницах Наталья Саввишна ей и наняла учительницу, гувернантку то есть, Матильду.

Тут Никита Савич покрутил головой, вздохнул горестно, и снова к стопочке приложился.