Убийство на улице Длинной или Первое дело Глюка

— Фи, "тиснул"! Ну и выражения у вас, Дмитрий Спиридоныч, а еще университетское образование имеете! Нет бы употребить слово: "поместил". Или "опубликовал"… В том-то и дело, что нигде не поместил и не опубликовал. Папенька, оказывается, еще одну телеграмму прислал, вдогонку к первой. И категорически запретил обоим главным печатать даже строчку, написанною мной. Без предварительного согласования с ним, с папенькой… — Квасницкий вздохнул, горестно покачал головой и приложился к кружке.

— Так что, новости есть? Кроме того, что напечатано в газетах. И скажи мне, — вдруг оживился Квасницкий, — ты что, рыдал, когда давал интервью этому самому П. Известину? Он написал, что глаза у тебя мокрые…

— Фи, "мокрые"! — фыркнул Згуриди. — И это журналист, мастер слова! "Влажные" там было написано. И взгляд, который "насквозь и глубже", — Згуриди хохотнул.

— Ты ж понимаешь, Ленчик, никакого интервью я ему не давал. Он меня-то и видел полторы минуты у ворот Цванцигеровой дачи. Кстати, — Глюк сообразил, что у Квасницкого может навести кое-какие справки, — Ленчик, ты же всех в городе знаешь. Расскажи мне про Синявского.

— О! — обрадовался Квасницкий, — Глюк добрался до гостей! А домочадцев ты уже всех вычеркнул? И прислугу? И даже юное уголовное дарование, Костика?

— Костик погиб вчера, — сказал Феликс Францевич.

— О! — теперь голос Квасницкого звучал огорченно. — И его тоже?

— Не знаю еще, почему Жуковского и искал. Ну же, Ленчик, что там с Синявским?

— А что тебя интересует конкретно? — спросил Квасницкий, но ответа дожидаться не стал. — Впрочем, все, что знаю: негоциант, торгует хлебом, имеет несколько элеваторов в разных местах нашей губернии и в Крыму и два парохода. В прошлом играл на бирже, но потом бросил. Дочку выдал замуж за итальянского графа. Вторая дочка пока не замужем. Кстати, Глюк – богатая невеста, в приданое за ней Петр Иваныч дает пароход и два элеватора. Вот бы тебе…

— Возьмите себе, — буркнул Глюк. — Зачем ей нищий? Это ты у нас богатый жених. Но что-то я не помню такого владельца пароходов – Синявского…

— А потому что оформлены они на подставных лиц.

— А лет ему сколько? И кто он по национальности?

— Про национальность не скажу – не знаю. Не еврей, это точно. Жена его урожденная Потоцкая, из боковой ветви. Может, поляк, может, украинец. Не дворянин.

— Как же Потоцкая! – и за купца пошла? — спросил Згуриди. — Может, он все-таки шляхтич?

— Или она не Потоцкая, — сказал Глюк.

— Не знаю, за что купил, за то и продаю. А лет ему где-то шестьдесят, или даже больше.

— А когда в нашем городе появился, откуда?

Квасницкий развел руками: мол, не знаю.

— Вот про Захарова я тебе точно скажу: ему шестьдесят лет, исполнилось в мае месяце. Сам он армянин, из Эривани, и настоящая его фамилия Мкртчан, с трудом произносимая. Потому фамилию Захаров образовал от отчества. А зовут его по-настоящему Сурен. Женился на дочке нашего местного армянина, Карапетова, вошел в дело тестя. Держит половину торговли подсолнечниковым маслом в губернии. Очень много помогает бедным, и у нас, и в родной Эривани, и не только армянам.

— Это я знаю. Меценат.

— Меценат. А вот Цванцигер – не меценат, даже нищим не подает, говорит им "арбайтен". По слухам, все деньги в руках у Людвиги Карловны. Раньше они жили в Йосиповке, в город переехали лет двадцать назад. А сколько ему лет, не знаю. Лет пятьдесят-шестьдесят. Теперь тебе про Воробейчиков рассказать?

— Нет, про Воробейчиков я и сам знаю, — отказался Глюк. — Спасибо, Ленчик.

— Кое-что прояснилось, о великий Шерлок?

— Да так, — пожал плечами Феликс Францевич, — по мелочи. Ну, я пошел.

— А вот и Жуковский, — сказал Згуриди. — Жуковский, где ты ходишь? Мы тебя ждем!

— Здрасьте, здрасьте, — сказал Жуковский, плюхаясь на плетеный стульчик. — Дайте квасу, бо щас помру от жажды. По делам бегаю, где ж еще? — ответил он на вопрос Згуриди, отпив длинный глоток из кружки. — А ты, торпедный катер, — обратился Жорик к Феликсу Францевичу, — можешь тушить свои топки. Полиция розыск закончила. Там все ясно и понятно, как в летний полдень над Сахарой.

— И что? — заинтересовался Квасницкий. — Кто же злодей?

— Злодейка. Новикова, конечно. Cui prodest.** Пасынки ей мешали, ну и…

— А подробнее?

Жуковский оторвался от кружки и внимательно посмотрел на Квасницкого.

— Леня, я, конечно, могу по дружбе и рассказать. Но если хоть одно слово появится в печати…

— Я и сам бы рад бы, но не появится. Полицмейстер на меня папеньке моему накапал. Теперь даже бытописательные эссеи мои в газету не берут, — пожаловался Квасницкий. — Придется переквалифицироваться. Буду писать полицейские романы, — оживился он. — А в романах, сам понимаешь, имена и события сплошь вымысел. Так расскажешь?

— Расскажу, — кивнул Жуковский. — Дай отдышаться…

И рассказал Жуковский вот что.

В день пожара на даче пропала бутыль с керосином.