Убийство по-китайски

– О боже. Это очень ясно. И сейчас я говорю вам еще раз. Вы ни в чем не виноваты. Знайте, что обмануться может каждый. Вы так молоды! Плохо разбираете людей. Да и, по чести сказать, многие находят в том поступке Бориса Михайловича высокие смыслы. Знаете, я сейчас подумала, все это очень напоминает Антигону. Не находите? Тот же конфликт личного, человеческого и общественного. Да, конечно, и вы и я встали бы рядом с героиней Софокла, но, согласитесь, прав и Креонт! Так что не следует все писать черным или белым. Посмотрите на это дело так: вы осознали, что по внутренним качествам очень разнитесь со своим приятелем. Он – человек яркий, интересный, но чуждый вам. Так бывает. Я уверена, вы и сошлись более внезапно, чем обдуманно. Теперь жизнь разводит вас. Так в чем проблема? Пойдете дальше своим путем. Он – своим. А знаете что? Бросайте вы ваш благотворительный проект. Я сама замолвлю за вас слово перед Белоноговой, а дядя вас поймет и без моей помощи. Возвращайтесь в Контрольную палату. Ваш начальник, Валерий Поликарпович, был в больших друзьях с Василием Кирилловичем (упокой, Господи, душу раба твоего), поэтому я имею с ним короткое знакомство. Кстати, о вас он отзывался в превосходных степенях. Он будет рад вашему возвращению. И, наконец, там вы сможете заняться тем, в чем вы – настоящий профессионал. А насколько я могу понимать, для мужчины самое главное – это реализация своего таланта. Вы талантливы, Аркадий Павлович. И все у вас впереди.

Визит к Трушниковой, как я уже сказал, вывел меня из того странного транса, в который я впал после рассказа дяди о киевском деле. Я вышел от нее приободренный и решил прогуляться по городскому саду, поразмышлять над всем, что последнее время происходило в моей жизни. Я прокручивал в голове события, начиная с самого дня нашего знакомства с Борисом, все мои сомнения и обиды. Припомнил его интеллектуальный снобизм, скрытность и то, что я для себя определил как внесоциальность. Я давно заметил, что он живет по каким-то своим внутренним законам, и многое, что кажется непринятым в нашем обществе, он видит для себя абсолютно допустимым. В то же время передо мной вставали и самые наши задушевные минуты, его безусловные явные достоинства: честность, приверженность своему делу, глубокий ум, наблюдательность. Могла ли честность вынудить его предать близкого человека? И вообще, рассматривал ли он свой фактически донос на Аду как предательство? У меня не было ответов. Наверняка вы уже заметили, что человек я, что называется, слабохарактерный. При малейшем дуновении убеждения мои колеблются, вылезают сомнения. Мне трудно прийти к какой-то определенной точке зрения (особенно, если эта точка может существенно изменить привычный мне, сложившийся порядок). В общем, я гулял, размышлял и через какое-то время уже и сам не был до конца уверен, что Борис поступил тогда неправильно. Нашел массу даже не оправданий, но оснований для такого поступка, которые я более-менее мог примерить на себя. А более всего, я осознал, что не очень хочу объяснять кому бы то ни было свой внезапный уход из совместного нашего благотворительного проекта, рассказывать, почему я не поехал в Успенский монастырь, и прочее, прочее. В общем, хотя я чувствовал, что в наших отношениях с Борисом сейчас и впредь пролегла трещина, я решил ехать в Успенское и закончить по возможности быстро анализ финансовой отчетности приюта.

31

Уже на следующий день утром я был в монастыре. У ворот меня встретила старая монахиня и, прочитав переданную со мной записку Белоноговой, повела вдоль монастырской стены к противоположному краю обители. Там, на южной стороне, небольшой монастырский сад и постройки, сейчас полностью переданные под детские приюты, были обнесены полукругом более низкой ограды. С основным монастырем эта часть была соединена воротами Святой Анны. Администрация помещалась в двухэтажном здании, одной стороной примыкавшем к приютской ограде. Задний же его фасад составлял единое целое с главной монастырской стеной. Вход располагался в торце, и весь первый этаж занимал архив. На втором этаже разместились кабинет казначея, кладовая с учебными материалами, небольшая библиотека с книгами по садоводству и агротехнике, а также несколько гостевых комнат, одну из которых выделили под мое проживание. Я забросил свои вещи и сразу отправился в архив, отклонив предложение навестить Бориса в медицинском корпусе.

Я сидел в большом зале, сплошь заставленном стеллажами, и работал, когда ко мне внесли самовар и небольшую плетенку с выпечкой. Я оторвался от дел и тут отметил, что снаружи происходит что-то странное. До меня донеслись громкие крики, свист, странные звуки, похожие на удары чего-то тяжелого о стену, окружающую приют. Монахиня, сопровождавшая служку с моим завтраком, заметила мой интерес.