Убийство по-китайски

– А что, не такая глупая идея. Только куда мне учить? Я сам еще в пути. Вот потом, когда стану светилом, располнею, куплю – что там ты говорил? пару и галстуки, да? – экипаж куплю. – Он засмеялся. – Стану питаться в ресторане. Веришь, вот не вру. Или кухарку заведу. Представляешь, приходишь ты ко мне, а у меня подают какой-нибудь консоме, а еще лучше кулебяки!

Я усмехнулся.

– Вот ты не смейся. Хорошая кухарка – это большое дело. А сейчас пойдем пьянствовать, а?

Сколько мы выпили в тот вечер – точно не скажу. Помню только, что начинали мы с бутылки мадеры, которую Самулович купил еще в городе, потом перешли на настойки, подаренные Борису монахинями в благодарность за врачебную помощь. Было ли что-то еще, или это именно монастырские наливки сыграли с нами столь злую шутку, но опьянели мы сильно. Какой-то период даже, похоже, стерся из моей памяти. Разговоры, которые мы тогда вели, я тоже, признаться, подзабыл. В любом случае точно ничего важного для расследования тогда сказано не было. В общем, где-то уже под утро мы с Борисом оказались в коридоре. Видимо, я провожал Бориса в его комнату. Самулович, абсолютно расхристанный, что-то пытался рассказывать про хирургию, что меня неимоверно веселило. Помню, я хохотал, держась за стену. В голове было мутно. Свеча в моей руке наклонилась, и воск капал на пол.

– Держи свечку, не хватает еще пожар устроить, – неожиданно сказал Борис, – уж и так пахнет дымом.

– Ха-ха, – зашелся я, – сожжем монастырь.

– Да погоди, Аркаша, – неожиданно посерьезнел Борис.

Хмель слетел с него. Он растер лицо и побежал к лестнице. Я затряс головой, пытаясь прийти в себя, но все еще не вполне веря, что происходит что-то серьезное. Неожиданно в конце коридора у лестницы появилась фигурка Антипки. Был он раскрасневшийся, глаза безумные, на лице черные полосы. Я даже испугался.

– Дядька! – закричал он. – Вы здесь? Бежим. А то сгорите! Пожар.

– Какой пожар? Как? Что ты тут делаешь? – схватил мальчика за плечи Борис.

– Пожар, дядька! Говорю же, горите! – закричал мальчик. – Хиляем скоро! Я до вас прибег же.

Я окончательно пришел в себя. Коридор медленно наполнялся дымом. Борис бросился в свою комнату и распахнул окно. Мы выглянули наружу. Сквозь стекла первого этажа на землю ложились рыжие отсветы.

– Архив горит! – крикнул Борис. – Пожар! Пожар!

В доме напротив открылось окно, какая-то белая фигурка метнулась, потом выскочила из дверей и кинулась вглубь сада. Грянул колокол.

– Черт, высоко, убьемся, да, Аркаш? – стукнул по подоконнику Борис.

– Что же мы стоим, Боря, надо спасать документы! Надо что-то делать! – вцепился я в него.

– Хиляйте, дяденьки, – уже почти выл позади Антипка.

– Знать бы куда «хилять»? Ну-ка.

Борис сорвал занавеску, разодрал ее на несколько полос. Схватил кувшин с водой, смочил получившиеся бинты и сунул нам.

– Наматывайте на лицо и голову. Будем пытаться выйти.

Мы подчинились и уже через минуту бежали по коридору к лестнице. Дым ел глаза. Внизу огонь разгорался все сильнее. Уже был слышен гул, треск балок. Жар горячил лица. Мы скатились на первый этаж и застыли. Путь к выходу был отрезан. Пламя растекалось по коридору. Антипка взвыл, закрутился на месте, потом схватил нас за руки и потянул назад. Под лестницу.

– Куда?! – крикнул Борис. – Задохнемся! Наверх, обратно!

– Не надо обратно. Да слушайте же меня, – сквозь кашель запричитал Антип. – Тут ход!

Он поднял ковер и дернул какое-то кольцо на полу. Приподнялся люк. Мальчик юркнул вниз.

Борис полез за ним следом. Я в отчаянии глянул в сторону архивного хранилища, потом тоже бросился к люку. Железные скобы вели вниз. Я спустился и захлопнул тяжелую крышку.

Снаружи остался дым, завывание огня и тоскливый звон колокола. Меня окружила тьма.

32

– Теперь пожар! Да, милостивые государи?! Вот до чего дело дошло?! Это еще, Божией милостью, никто из людей не пострадал. Как это расценивать предлагаете? Ведь уму непостижимо. Напились, подожгли монастырский архив! Сами сбежали.

– Все совсем не так, дядя. Мы же говорили…

– Что «дядя»?! Что «дядя», mon cher [43]? Долго я должен терпеть ваши выходки? Боже мой, да видела бы тебя твоя мать или Евдокия Семеновна! Ведь я ей у ее смертного одра поклялся за тобой приглядывать! Знал бы я, чем это обернется! Как вы могли такое устроить?

– Денис Львович, там такие обстоятельства…

– Ах, уважаемый доктор. Вот на ваше благоразумие я надеялся. И на старуху бывает проруха. Сошлись огонь да хворост. Да молчите уж. Что вы мне, снова про вашего Антипку расскажете? Про то, как пожар начался «ну совершенно без вас»? Про ход подземный? Слышал уж, Борис Михайлович. Благодарствую. А только спрошу еще раз, может глуховат стал, ответы ваши не расслышал. Где мальчик-то ваш? А? Пропал. Предположим. А что вы скажете, если я вам заявлю, что ход-то из архива к реке еще год назад гвоздями заколотили? А? И наконец, давайте возразите мне, что вы не пили в ту ночь, как последние кучера. Кто пел Gaudeamus [44] в полночь? А потом эти крики «я – новый Парацельс, Гиппократ, Асклепий»?

Борис вспыхнул и закрыл лицо пухлой ладонью.