Отрывок не датирован, однако, по некоторым признакам, опирался здесь Нильсен не только на собственное воображение, но и на опыт, а значит, вероятно, рассказ был написан после декабря 1978-го. Воображение помогло Нильсену увидеть происходящее с позиции мертвого юноши и оставаться при этом в сознании, чтобы слышать обращенные к нему слова. Похожим образом Нильсен разговаривал с телами своих жертв после их смерти, и едва ли после этого остаются еще какие-то сомнения, что самой желанной его (и невыполнимой) фантазией было поменяться с жертвой ролями.
Стоит заметить, что единственный серийный убийца-некрофил последних лет, Джон Холлидэй Кристи, в возрасте шести лет глубоко впечатлился образом своего мертвого дедушки в гробу. Разница здесь в том, что Кристи своего дедушку ненавидел, а Нильсен – любил (по крайней мере, так они оба это запомнили; хотя всегда существует вероятность, что в чувствах Кристи присутствовала скрытая и подавляемая любовь, а в чувствах Нильсена – скрытая и подавляемая ненависть). Этот опыт напугал Кристи так сильно, что он навсегда в подробностях его запомнил, но на суде об этом так и не упомянули. Учитывая дело Нильсена, вряд ли это простое совпадение.
Вернемся же, наконец, к категории «убийства из похоти», к которой мы отнесли Нильсена – некрофила, который убивал не как Кристи, чтобы совершить сексуальный акт с трупом, но как Кюртен, – ради самого процесса убийства, ради самой смерти. Как он утверждает, он хотел продлить удовольствие и восторг, которое испытывал от близости смерти, включая свою собственную. До начала убийств в 1978-м он иногда позволял связывать себя у незнакомцев в квартире.
Я почти ожидал быть задушенным. Я хотел жить, и в то же время я хотел умереть. Вплоть до моего ареста я не переставал жаждать этого блаженства и страха! Я делал это для себя. Из чистого эгоизма… Я поклонялся искусству и практике смерти, снова и снова. Вот так все просто. После я убеждал себя, что виновата моя неопределенная сексуальная ориентация, символизм, почитание «падших». Я «почитал» самого себя… Я ненавидел разложение и расчленение тел. Я не чувствовал садистского удовольствия от убийства. Я убивал их так, как хотел бы быть убитым сам… наслаждаясь окончательностью смерти самой по себе. Но если бы я убил себя, то смог бы испытать это лишь однажды. С другими я мог испытывать это ощущение снова и снова.
Возможно, другие определения этой таинственной девиации могут нам помочь в понимании феномена Нильсена. В своей работе «О кошмаре»[70]
Эрнест Джонс разделил некрофилию на два вида:1) Отчаянное отрицание факта смерти любимого человека, как в случае Периандера, который совокуплялся со своей женой Мелиссой после ее смерти, и царя Ирода, который, по легенде, спал со своей женой еще семь лет после ее кончины. Такого рода деятельность описывается в творчестве де Сада и Бодлера. Это явно не случай Нильсена.
2) «Предельно извращенный любовный инстинкт». Это, как мы уже видели, к Нильсену вполне применимо: он смутно надеялся на слияние с мертвыми и – по крайней мере, временно – чувствовал, что ему удалось этого достигнуть. Но он никогда не доходил до поглощения мертвой плоти, что, по словам Джонса, является самой последней стадией проявления некрофилии и что в подробностях изучал Дж. Пол де Ривер.
Фон Хентиг[71]
приводил пять примеров проявления некрофилии: