Убийство ради компании. История серийного убийцы Денниса Нильсена

Принципу дуализма, который заключается в том, что наша моральная природа поделена пополам, уже много веков, и мы придерживаемся его даже в ежедневном общении. Манихейство утверждает, что зло – это положительное понятие и касается материи, а добро, такое же положительное понятие, касается души. Святой Августин опровергал учения Манихея, но все же соглашался, что зло – это отдельная сила, которая не зависит от воли человека. «Грешим не мы сами, – писал он. – В нас грешит некая другая сущность (какая именно – этого я не знаю)»[81]. Более пятнадцати столетий спустя один из персонажей Айрис Мердок скажет: «Как может один человек украсть совесть другого? Как это возможно? Могут ли добро и зло поменяться местами?»[82] Тюремные дневники Нильсена тоже наполнены дуализмом и манихейством. «Из нас получаются или хорошие ангелы, или очень плохие демоны». «Человек начинает разваливаться на части, когда не слушает Бога в важные моменты своей жизни… Я игнорировал моих демонов годами, и тогда они вырвались наружу и уничтожили меня целиком». После своего ареста он какое-то время звал себя Моксхайм вместо Нильсена, как будто в надежде, что демоны «Нильсена» были изгнаны, и с горечью говорил: хотя «Нильсен» и мертв, законом не предусмотрено его возвращение к жизни. Он настаивает, что энергия, с которой он погрузился в работу в кадровом агентстве, была столь же искренней, как и другое его «я», которое убивало людей: «абсолютная, принципиальная моральная чистота, доходящая порой до крайности, уравновешивала все тошнотворное зло моего личного мира». Для этого четко очерченного дуалистического взгляда на мир важно знать, что Нильсен считал себя, по сути, высокоморальным человеком. В чем сладость победы для Дьявола, если в человеке изначально нет добра, которое можно извратить? Аморальная душа для него – бесплодная пустошь. Нильсен постоянно повторяет, что его преступлениям нет никаких моральных оправданий, что он все еще связан моральным кодексом: похоже, он представлял собой первосортный материал для сатанинских сил. Согласно такой трактовке, моральный кодекс, который он перенял у своего дедушки Эндрю Уайта, силам зла пришлось разрушать неоднократно, множество раз, «убивая» таким образом Эндрю Уайта снова и снова. Каждая новая смерть в этом деле – лишь временная победа для «демонов».

Любопытно, что греческое слово «демон» изначально означало «божественная сущность или божество» – этимологический курьез, связанный с примитивными понятиями о сверхъестественных сущностях. Бог и дьявол изначально являлись одним целым, по крайней мере, в языке, если не в христианской теологии. Для некоторых древних народов сверхъестественная сущность означала одновременно и бога, и дьявола, и только позже, с развитием культуры, эти понятия стали разделять, приписывая хорошие качества одной силе, а плохие – другой. Разделение это впервые становится заметно в Ветхом Завете (похожим образом французские слова dieu и diable имеют один корень). Когда люди вроде Нильсена говорят, что они представляют собой одновременно и ангелов, и демонов, то они обращаются к самой ранней концепции сверхъестественного, рожденной задолго до устоявшихся лингвистических традиций[83].