— Думаю, что пока это преждевременно, — сдержанно ответил Пуаро, и я закусил губу, чтобы сдержать улыбку: он неплохо вышел из положения.
Побеседовав еще немного, мы отправились посмотреть на заключенного. Это был молодой человек лет двадцати трех. Высокий, худой, руки дрожат, волосы темные, глаза голубые, бегающий взгляд. И ощущение большой физической силы, но уже идущей на ущерб. Раньше мне казалось, что человек, которого я встретил, кого-то мне напомнил, но, если это был действительно он, значит, я ошибся. Этот малый не напоминал мне никого.
— Ну, Кейт, встаньте, — сказал Хейз.
— К вам посетители. Узнаете кого-нибудь из них?
Кент угрюмо посмотрел на нас, но ничего не ответил. Мне показалось, что его взгляд задержался на мне.
— А вы что скажете, сэр? — обратился Хейз ко мне.
— Рост тот же. По общему облику, возможно, что он. Утверждать не могу.
— Что все это значит? — буркнул Кент. — Что вы мне шьете? Выкладывайте. Что, по-вашему, я сделал?
— Это он, — кивнул я. — Узнаю его голос.
— Мой голос узнаете? Где же это вы его слышали?
— В прошлую пятницу перед воротами «Папоротников». Вы меня спросили, как пройти туда.
— Да? Я спросил?
— Вы это признаете? — вмешался инспектор Рэглан.
— Ничего не признаю. Пока не узнаю, почему меня задержали.
— Вы эти дни не читали газет? — впервые заговорил Пуаро.
Глаза Кента сузились.
— Ах, вот оно что! Я знаю — в «Папоротниках» пристукнули какого-то старикашку. Хотите пришить это мне?
— Вы были там, — спокойно сказал Пуаро.
— А вам, мистер, откуда это известно?
— Отсюда. — Пуаро вынул что-то из кармана и протянул Кенту.
Это был стержень гусиного пера, который мы нашли в беседке. Лицо Кента изменилось, он невольно потянулся к перу.
— Героин, — сказал Пуаро. — Нет, мой друг, стержень пуст. Он лежал там, где вы его уронили в тот вечер, в беседке.
Чарлз Кент поглядел на Пуаро в замешательстве.
— А вы, заморская ищейка, больно много на себя берете. Старика-то прикончили без четверти десять или там в десять? Помнится, так пишут в газетах. Верно?
— Верно, — подтвердил Пуаро.
— Тогда вы зря меня тут держите, — сказал Кент. — В двадцать пять минут десятого меня в «Папоротниках» уже не было. Можете справиться в «Собаке и свистке» — это салун по кранчестерской дороге. Я там, помнится, скандал учинил, примерно без четверти десять. Ну что?
Рэглан что-то записал в свой блокнот.
— Мы наведем справки, — сказал он. — Если это правда, для вас же лучше. А зачем все же вы приходили в «Папоротники»?
— На свидание.
— С кем?
— Не ваше собачье дело!
— Повежливей, любезный, — с угрозой сказал инспектор.
— К чертям! Ходил туда по своему делу. Раз я ушел до убийства, вас мои дела не касаются.
— Ваше имя Чарлз Кент? — спросил Пуаро.
— Где вы родились?
— Чистокровный британец, — ухмыльнулся тот.
— Да, — задумчиво заметил Пуаро, — полагаю, что так. И родились вы, думается мне, в Кенте.
— Это еще почему? — вытаращил на него глаза тот. — Из-за фамилии? Что же, по-вашему, все Кенты так уж в Кенте и родились?
— При некоторых обстоятельствах, безусловно, — с расстановкой произнес Пуаро. — При некоторых обстоятельствах — вы понимаете?
Голос Пуаро звучал так многозначительно, что это удивило обоих полицейских. Кент багрово покраснел — казалось, он сейчас бросится на Пуаро. Но он только отвернулся с деланным смешком. Пуаро удовлетворенно кивнул и вышел. Мы — за ним.
— Мы проверим это заявление, — сказал инспектор, — но, мне кажется, он говорит правду. Все же ему придется сказать, что он делал в «Папоротниках». Я думаю — это наш шантажист, хотя, если ему верить, убийцей он быть не может. При аресте у него обнаружено десять фунтов сумма относительно крупная. Я думаю, что те сорок фунтов попали к нему, хотя номера и не совпадают. Но он, разумеется, первым делом обменял деньги. Мистер Экройд, видимо, дал ему денег, и он поспешил распорядиться ими. А какое отношение к делу имеет то, что он родился в Кенте?
— Никакого. Так, одна из моих идей, — сказал Пуаро. — Я ведь этим знаменит — идеями.
— Вот как? — с недоумением промолвив Рэглан. Старший инспектор расхохотался.
— Я не раз слышал, как инспектор Джепп говорил о месье Пуаро и его идейках. Слишком фантастичны для меня, говорил он, но что-то в них всегда есть.
— Вы смеетесь надо мной, — сказал Пуаро с улыбкой, — но ничего. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. — И, важно поклонившись, он направился к выходу.
Потом мы с ним позавтракали вместе в гостинице. Теперь я знаю, что в тот момент ему уже было ясно все. Последний штрих лег на полотно, картина стала полной. Но в то время я этого не подозревал. Меня сбила с толку его чрезмерная самоуверенность: я думал, что все загадочное для меня загадочно и для него. Большой загадкой оставалось посещение Чарлзом Кентом «Папоротников». Сколько ни ломал я себе голову, я не мог найти ответа на этот вопрос. Наконец я решил спросить Пуаро, что думает на этот счет он. Пуаро ответил:
— Друг мой, я не думаю, я знаю. Но, боюсь, вам будет неясно, если я скажу, что он приезжал туда потому, что он — уроженец Кента.
— Безусловно, неясно, — сказал я с досадой.