Убийство русалки

— Молли, Молли? Где Мари? — Он положил руку ей на лоб. Он был холодным.

— Лучше всех. Бабушка уже едет, — прошептала Молли.

— Едет? А где Мари? Молли, ответь мне.

— В доме терпимости, сиделки… не должны ее видеть, — прошептала Молли и покачала головой. — У нее есть щепки, клей и… сера. Саломина присматривает за ней.

— Нет, нет. — Ханс Кристиан поднялся так быстро, что кровь оттекла от головы.

Молли попыталась держать глаза открытыми, но не могла.

— Что?

Как он мог сказать ей это?

— Я с ней немного виделся. С Саломиной, — ответил он. — Саломина была пьяна. Ни за кем она не следит, даже за самой собой. Она ничего не говорила о Мари. Она ее не видела.

Молли с силой открыла глаза и попыталась скинуть с себя покрывала.

— Я должна… уйти… отсюда… я должна…

Он положил на нее руку.

— Ты останешься здесь. Оставайся под покрывалами. Она на Улькегаде. С другими девушками. Я нашел ее. — Но у Ханса Кристиана было странное чувство.

— Я не могла… я заболела, — прошептала Молли. Она была слишком слабой и измученной, чтобы заплакать.

— Я знаю это, — ответил Ханс Кристиан и поцеловал ее в щеку. Она была холодной. Кажется, она ничего не почувствовала.

Он сбежал вниз по лестнице, за ворота. Он не чувствовал ни холода, ни ветра, не обращал внимания на снег, бьющий по лицу, и скользкую мостовую под ногами. Искрящееся веселье грога осталось далеко позади. Он перебегал пассажи, улицы, проспекты, пробежал за отелем «Дю Норд». Не было никакого смысла искать ее до того, как он побывает на Улькегаде и в комнате Молли. Но все же он высматривал всех, всех, кто ему подходил, маленьких и больших, перебиравшихся по насту, видел маленькую девочку, державшую за руку маму по дороге домой, и другую девочку, сидевшую на подоконнике со своим старшим братом. Он видел однорукого калеку, женщину неопределенного возраста, которая распевала куплеты и попрошайничала, пока все проходили мимо нее.

Наконец он добежал до дома терпимости, и в этот раз он не ждал, пока кто-то ему ответит, он просто навалился плечом на дверь и поднажал. Дверь отскочила со скрипом, и он вбежал в коридор по лестнице из четырех ступенек. Дверь в комнату Молли была наполовину открыта.

— Мари, — позвал он и вошел внутрь. Комнатушка была холодна, никаких признаков Мари.

Он положил руку на печку, она не была даже чуть теплой. Он осмотрелся в комнате, сам не зная зачем, ведь здесь не было мест, где она могла бы спрятаться. Она вышла. Прождав пару дней свою маму или Саломину, Мари проголодалась и вышла в город, чтобы достать какой-то еды.

Или чтобы продать свои серные спички.

Он увидел на столе деревянные щепки и ящик со спичками.

Это Молли хорошо придумала, серные спички хорошо продавались зимой.

Он снова оказался на улице, на трескучем морозе. В дверь вошел батрак, вонявший вяленой рыбой. Ханс Кристиан уже собирался спросить у него, не видел ли он маленькую девочку, уже открыл рот, но батрак уже был на лестнице в поисках свободной проститутки.

Ханс Кристиан прошелся по зданию. Заглянул во двор и за домом, позвал ее. Назвал ее имя, что прозвучало неуместно. Он услышал, как звук раздался на улице, на пустой улице. Снег приглушил большую его часть, и все чувствовалось таким неправильным и запутанным, что он не мог удержать это внутри.

Он начал искать по соседним улицам. Спрашивал у всех, кого встречал. Вы ее не видели? Девочку, продающую серные спички? Кое-кто отвечал, но большинство просто ускоряло шаг.

Слесарь видел девочку, но вчера или в какой-то другой день, он не мог отличить один день от другого в этом бесконечном снегопаде. Супружеская пара деловито пробиралась сквозь сугробы, но они видели ребенка, заворачивавшего на Вингорьстреде. На нем не было обуви. Женщина это помнила весьма определенно, но мужчина рявкнул на нее, и они исчезли.

Городовой зажег фонарь, отражавшийся в окнах.

На улицах становилось все тише. Снег больше не падал, и все люди стремились скорее зайти в двери, чтобы поужинать последний раз в этом году. Вокруг ходили только самые закоренелые безбожники.

Он видел, как в комнатах люди встречались за накрытыми столами. Некоторые ели свиные головы с жиром, вытекавшим из пустых глаз, другие играли в карты. В благородном доме на Адмиралгаде слушали авторское чтение, молодой актер с безнадежными манерами стоял спиной к горящей изразцовой печи и читал вслух свои вирши.

Может, и Мари видела нечто подобное? Может, она стояла и смотрела на окна, на все то, чего у нее нет и не будет? Может, она желала себе новую жизнь так же отчаянно, как и он сам, когда уезжал из Оденсе?

Часы пробили десять. Городовой голосил об угрозе пожара и напоминал об уходящем времени. Новый год надвигался, как угрожающий колосс.

На секунду у него появилась идея заходить к людям в комнаты и просить их всех помочь ему поискать Мари, но потребовалось бы больше времени и больше хороших историй, чтобы пробудить симпатии копенгагенцев. Нет, именно сейчас это был самый холодный город на Земле.