Убийство в доме свиданий

Выжигин, а следом за ним и Остапов прошли в зал плохонького, дешевого заведения. Следы погрома тут же бросились в глаза — мебель, столы и стулья, перевернуты, шторы с окон сдернуты, пол полит чем-то красным — то ли вином, то ли кровью. В углу, кряхтя и держась за окровавленную голову, сидел какой-то мужчина. По залу мотались без дела шесть-семь женщин. Одни были обряжены в короткие ночные рубашки, другие — в юбках, но с обнаженной грудью, а одна женщина была полностью раздета. Именно она, завидев вошедших мужчин, накинулась на них с руганью:

— Ну давайте, касатики золотые, возьмите нас, если можете! Вот уж я вам х… ваши поотрываю! Будете вас — поизмывались! Мало вам, гады вонючие, что вы нам бутылки в нужное место пихаете, соски папиросами прижигаете, так теперь еще и убивать нас стали? Нет, кончилось ваше время кобелиное — теперь мы, коли захочим, будем вас выбирать, как вы нас когда-то выбирали!

И женщина, подбежав к Выжигину, вначале плюнула в него, потом попыталась вцепиться в лицо ногтями, и только быстрая реакция Степана Андреевича, перехватившего руку проститутки, спасла его лицо от царапин.

— Голубушка, — сказал он, попятившись, — мы не посетители вашего заведения, но чины сыскной полиции. Я знаю, что у вас случилось что-то, вот мы и приехали к вам, чтобы во всем разобраться. За что же так ненавидеть нас?

— Да, случилось! — с перекошенным от злости лицом кричала женщина. — То же случилось, что вчера на Екатеринославской! Час, видно, судный для нас настал! Но не хотим мы этого часа! Жить мы хотим! Поняли вы, кобели бесстыжие?!

— Я все понял, сударыня, — пересиливая отвращение к этой жалкой женщине, мягко сказал Степан Андреевич, удивляясь между тем тому, с какой скорость» сообщение о смерти Иоланты достигло этого дома. — Не подскажете ли нам, где найти хозяйку или экономку?

— Там они, наверху, обе эти суки паршивые заперлись! — показала женщина на второй этаж. — Не закрылись бы, так переломали бы им ребра! Наверх идите, в конце коридора налево ихняя комната будет.

Выжигин направился было к лестнице, но вдруг неведомо откуда взявшееся чувство жалости к этой изувеченной жизнью женщине заставило его сказать негромко:

— А вы бы оделись, сударыня. Женщина же…

Проститутка хотела было ответить Выжиги-ну чем-то злым и обидным, но губы ее вдруг дрогнули, в глазах появилась тень вины и стыда, женщина хмыкнула и, прикрывая грудь рукою, двинулась к своим товаркам, бормоча что-то на ходу.

Когда поднимались наверх, Остапов с насмешливой укоризной сказал:

— Уж как вы вежливо, по-барски с этой тварью продажной разговаривали, Степан Андреич! Жестче бы надо!

Выжигин, не поворачивая головы в сторону Остапова, сам дивясь тому, что проявил такую терпимость и мягкость к отвратительному существу, холодно сказал:

— Для нужды следствия, Остапов, не более того. Впрочем, прошу вас, не называйте при мне этих несчастных тварями и прочее. Договорились?

— Пожалуйста, как вам угодно будет, — пробормотал Остапов, презиравший в глубине души своего начальника за непозволительную мягкотелость и недоумие.

— Сударыня, отворите, — постучал Выжи-гин в дверь, где, по его расчетам, должна была прятаться испугавшаяся мятежа владетельница публичного дома. И вот как раз здесь, произнеся слово «сударыня», Выжигину стало стыдно — именно с торговкой живым товаром нужно было говорить как можно более жестко. — Сыскная полиция!

Дверь открылась, и на пороге комнаты Вы-жигин увидел полную даму, одутловатое, с большими мешками под глазами лицо которой казалось воплощенным пороком — похоть, жадность, лицемерие, жестокость перемешались в глубоких складках этого жирного, лоснящегося сытостью и страхом лица. Выжигин показал удостоверение.

— Так что у вас случилось, мадам? — стараясь говорить как можно более твердо и требовательно, спросил он.

«Мадам» вначале выглянула в коридор, прислушиваясь к громкому пьяному хохоту, долетавшему из спален. Публичные женщины, празднуя свою победу над мужчинами и начальством борделя, самыми ненавидимыми существами, набрав в буфете вина, гуляли, чтобы завтра со склоненными головами встать перед безжалостной бандершей, потому что идти им было некуда — только на панель, но панельных проституток они презирали сильнее, чем мужчин и хозяйку дома.

— Не волнуйтесь, мадам, все спокойно, — заверил Выжигин хозяйку, которая вдруг расплакалась, став еще гаже и отвратительней.

— Это какой-то кошмар, светопреставление, господин полицейский! — утиралась она кружевным платочком. — Вначале я услышала чей-то визг, потом закричали сразу десять, а может быть, и больше девок! Я выглянула в коридор, вижу, как они бьют и гонят мужчин, посетителей! Кричали: «Всех вас перебьем!» И еще так скверно ругались! Я с экономкой, Эммой Францевной, закрылась в этой комнате, и вот так сидим мы с ней больше часа. Слава Богу, теперь стало поспокойней! Но кошмар какой! Какой скандал! Теперь в мой дом никто не будет ходить! Какие убытки я понесу!

И женщина снова стала плакать, лицо сделалось похожим на шляпку большого пересидевшего, изъеденного червем гриба.