— Скажите, а что-нибудь из мебели вы в этой комнате не передвигали? Стул, например. Ну, случайно хотя бы, нечаянно.
Презрение исказило губы женщины:
— А зачем мне это делать, мент[2]
? Я только с порога на Катюху посмотрела, сразу все поняла, потому что и одежду ее посетителя увидела, да и кинулась по коридору. Стучала в каждую спальню, кричала: «Катерину еёный кобель ухайдокал I Как и ту убил, с Екатеринослав-ской!» Ну тут как начался шурум-бурум!— Откуда же узнали о смерти проститутки на Екатеринославской?
— Э-э, сыщик — у нас, проституток, свой телеграф есть! Быстро узнали, уже утром. И про одежду, тем кобелем снятую, тоже узнали. Вот и поняла сразу, что убийство, а не сама она. Говорю же, — вдруг перешел голос женщины на резкий, пронзительный визг, — не хотела она помирать!
— А вы посетителя Катерины видели?
— Нет, не видала. Я тогда с посетителем занималась своим — часа два он меня ворочал.
— Кто же мог видеть его?
— Швейцар, наверное, Гаврила. Он ведь там внизу все время трется — каждого видит.
Выжигин отпустил женщину, подошел к Остапову, внимательно изучавшего уже снятую с шеи петлю.
— Смотрите-ка, Степан Андреич, а узелок-то мудреный, мастерски завязан узелок. Могла ли девка сама такой навязать?
В самом деле, Выжигин, присмотревшись к узлу на толстой веревке, увидел, что он имеет какую-то сложную, в то же время правильную форму. Степан Андреевич попытался представить себя в состоянии возбуждения, когда вдруг почему-то захотелось расстаться с жизнью при помощи петли, но увидеть самого себя сидящим за вязкой сложного узла не сумел — поскорей бы схватил какой-нибудь шнурок, наскоро связал бы узел и…
— Веревку запакуйте, разыщите горничную и спросите у нее, не пропадало ли что из гардероба покойницы. Только пусть тщательно посмотрится пойду пройдусь…
Вышел Выжигин из спальни для того, чтобы разыскать швейцара Гаврилу. Спрашивал о нем у попадавшихся навстречу проституток, но они мотали головами — на знаем, дескать. «Спрятался куда-то, когда бунт начался, — подумал Выжигин. — Ведь и его, как представителя «племени кобелиного», могли избить под горячую руку». Спустился вниз и тут увидел сидящего у входа мужика, лысой головой и чисто выбритым лицом напоминавшего скопца. «А может быть, он и есть скопец? — усмехнулся про себя Выжигин. — Как евнух при султанском гареме здесь живет, зато никакие страсти его уж не волнуют».
— Не ты ли Гаврилой будешь? — встал над скопцом Выжигин.
— Ну, я Гаврила, — не вставая, снизу вверх недружелюбно посмотрел на Выжигина привратник.
— Да ты бы поднялся, любезный, когда с тобой чин сыскной полиции разговаривает, — прозвенел металл в голосе Выжигина.
Гаврила вскочил с места быстро и ловко, как ванька-встанька.
— Чего изволите-с? — осклабился в неумело скроенной улыбке — давно уж разучились улыбаться его губы.
— Ты вот что мне скажи: посетителя убитой Катерины хорошо запомнил?
Гаврила вначале, как бы в раздумье, часточасто поморгал веками, напрочь лишенными ресниц, потом так же часто закивал:
— Запомнил его, господин сыщик, самым лучшим образом, потому как являлся тот посетитель натурой оригинальной и во всех смыслах интересной.
Выжигин был удивлен, услышав такой книжный оборот речи, и поощрил Гаврилу взглядом полного внимания.
— В чем же его оригинальность?
— Во-первых, выглядел он как заправский купец, но сейчас таких купцов отыскать можно только на театре в бессмертных пьесах господина Островского. В Гостином дворе уже таких не увидишь. Не одежда-с, а театральный костюм: кафтан синий, плисовые штаны, картуз — все как надо, да еще и борода широкая, веником. «Ну, — подумал, — откуда-нибудь из Твери к нам прибыл с товаром или из Торжка».
— И что ж купец?
— А купец себе и купец, как у Островского, — моя деньга, стало быть, и удовольствие тоже мое. Для начала буфетчику пятьдесят рублей кинул, велел шампанского открыть. Сам полбутылки разом выдул, а вторую половину девкам отдал да и пошел с ними плясать. У нас же тапер и скрипач дуэтом каждый вечер играют. Теперь же нет их, ибо, испугавшись разъяренных фурий, бежали первыми.
— Так, рассказывай, мне все важно, до последней детали, — едва ли не дрожал от внезапно охватившего волнения Выжигин. — Что же плясал купец?
— А кадриль французскую и польку выкаблучивал, а потом вприсядку пошел. Ох, и ловко же у него получалось — загляденье! Даже другие посетители смотреть пришли да еще в ладоши ему хлопали для пущего ражу. И вдруг кончил плясать купец да как закричит: «Хочу сейчас же Катьку Вирскую! Пусть мне ее сей-час же приведут, хоть из-под генерала вытащат. Я тому генералу заплачу сполна!» И вытащил толстенный такой бумажник — ей-богу, как поросенок толстый!
— И что же, пришлось за Катериной Бирской бежать да из-под генерала вытаскивать? — не мог не улыбнуться Выжигин.