— В подавляющем количестве случаев не она, — решительно мотнул головой Сомский, так что его пышные баки описали в воздухе почти целый круг. — Не читали этого умника, итальянца Ломброзо? Не помню, в какой уж книжке, но он приводит факты: в Пьемонте, что ли, или, может, в Пизе в целом жизнь беднее, чем в Милане, — забыл уже где. Но в этом бедном городе, как ни странно, проституток меньше, хотя логика вещей должна нам об обратном говорить. Вот и у нас… — Князь замолчал, сдвинул котелок на затылок и заговорил уже совсем в ином тоне: — Поведаю вам, что увидел на днях… Проезжаю на этой вот колеснице, — он махнул рукой через плечо в сторону автомобиля, — мимо Сытного рынка. Смотрю, толпа окружила какую-то девицу лет восемнадцати, а та задрала подол и показывает им то, что до времени от мужчин скрывать нужно.
— Проститутка? — коротко спросил Выжигин.
— Да в том-то и дело, что с виду совсем даже не проститутка. Так вот вам мой вопрос: с чего бы это ей делать нужно было?
Выжигин подумал немного, ответил:
— Какое-то странное, очень женское чувство власти над толпой в этот момент и… отсутствие стыда, конечно. Она, уверен, и денег ни с кого не возьмет за показ.
— Браво! — шутливо похлопал Сомский в ладоши. — И при таком глубоком понимании женской природы, кузен, вы еще смеете говорить о бедности как об источнике проституции? Да, конечно, богачка, аристократка в блудилище служить из-за денег не пойдет, но деньги на самом деле могут быть причиной, толкающей бедную к проституции!
— Ну, что-то вы заговариваетесь! — рассмеялся Выжигин. — То они причина, то нет! Несуразица!
— Нет никакой несуразицы! — поднял Сомский вверх указательный палец. — Проституция ради хлеба — одно, а проституция ради легкого хлеба, ради плюшевой мантильки, шляпы с птичьей головой — совсем иное. Да, я пойму одинокую женщину, имеющую детей, которой на кусок хлеба не хватает и которая на время, заметьте — на время, идет подработать на панель. Но большая часть женщин становится проститутками, чтобы мантильки плюшевые иметь и не работать по десять часов на фабрике! А хористки, откровенно занимающиеся проституцией, а молоденькие и не слишком актрисы, которые ради долгожданной роли совершенно откровенно готовы отдаться режиссеру — это не проститутки? В великопостные театральные сезоны режиссеры и антрепренеры на так называемый «сенокос» выходят — затащить в постель семнадцатилетнюю начинающую актриску, готовую на все ради роли, оказывается делом пятиминутным. Это в больших городах, где тяга к тяжкому труду навек утрачена, а тяга к мантильке и птицеголовой шляпе весьма сильна. Деревня еще такого размаха проституции, то есть продажи женщиной своей чистоты, пока не знает, но взгляните, что пишут большие знатоки деревни нашей, разные Златовратские, Энгельгардты! В женском деревенском кругу давно уж в ходу фраза, простите за грубость: «П…. не мыло, не смылится!» Вот и отдаются молоденькие да смазливые поселянки просто и открыто заезжему барину или купцу, особенно если сунет он им за пазуху рубликов пятьдесят. Глядишь — вырос на перекрестке дорог трактирчик, питейный дом, с этих самых денежек зачатый. Муж этой молодки в обиде не будет. Не слышали разве, что у нас некоторые мужья рубля за три перед дальней отлучкой уступают на время свою половину приятелю?
— Нет, простите, не слышал о таком обычае, — пробормотал Выжигин, в сердце которого царило какое-то то ли смятение, то ли просто раздражение. — Значит, безнравственна наша женщина? И только в этом дело и заключается?
— Ну, почему именно наша! Недавно общественность Франции выступила наконец против того, чтобы в публичные дома принимались десятилетние девочки, записывающиеся туда по собственному желанию. И они тоже от голода? Так ведь любой детский приют их и кормить мог, и ремеслу учить. И вот еще что: и у нас любая женщина из публичного дома уйти может, но в большинстве они так к профессии своей привыкают, к сытости и праздности в известных пределах, что попросту уже и жить-то не смогут, а тем более на хлеб зарабатывать. Все это я вам, кузен, к тому говорил, чтобы вы не больно-то проституток жалели и рыдали над их телами: чаще всего не обстоятельства жизни, а свободный выбор, внутренняя развращенность, даже физиологическая предрасположенность их в блудилище толкают. А человека в них жалейте, пожалуйста — вы же христианин.
Выжигину показалось, что Сомский пригласил его в этот парк нарочно лишь для того, чтобы высказаться. Князь повернулся, чтобы идти к автомобилю, и Вольтеров дьявольский огонек снова загорелся в его глазах.
— А вообще скажу я вам напоследок следующее: вся наша страна — это огромный дом терпимости. Государь и правительство терпят Государственную думу, правые терпят левых, а левые — правых Идея проституции, как зловредные миазмы, разлита повсюду: проститу-ты-ученые, проституты-журналисты, просги-туты-литераторы, продающие направо и налево свое самое сокровенное, душу. А вы еще хотите, чтобы какая-нибудь Лукерья не отдалась за четвертную проезжему коммивояжеру или бездельнику-барчуку?