Убийца из прошлого

Эмма подошла к невысокому угольному отвалу и поднялась на вершину. За прошедшие годы отвал порос мхом и лишайником, природа медленно делала своё дело, скрывая следы человеческого присутствия в Арктике. Прежде чем насыпи окончательно сольются с окружающим ландшафтом, пройдут сотни лет. Эмма стояла между двумя опорами канатной дороги; со временем они покосились и теперь словно прислонились друг к другу. Открывавшийся вид не сильно отличался от того, что просматривалось с дороги, но она всё равно чувствовала себя настоящей искательницей приключений.

Опоры здешней канатной дороги были меньше тех, что раскиданы по всему Лонгиеру. В Ню-Олесунне большую их часть убрали. Тут и там валялись упавшие деревянные столбы. На другой стороне дороги сгрудились вокруг завода по очистке угля пустующие бетонные постройки, а сам завод, зияя разбитыми окнами, поднимался вверх на целых одиннадцать этажей; все его двери были заколочены, а на почерневшей от угольной пыли земле неопрятными кучами были навалены брёвна и доски. С другой же стороны, там, где заканчивалась дорога, виднелась узкая пристань – нагромождение железных балок, необработанного камня и дерева, всё перекорёженное и практически разрушенное льдами. Район старого пирса больше всего напоминал порт после бомбёжки, заброшенный много лет назад.

Само существование Ню-Олесунна, такого прекрасного и невероятного, прямо посреди арктического ландшафта было загадкой. Получив приглашение на встречу, Эмма принялась читать о военных действиях на Шпицбергене всё, что только могла найти. Посёлок со всеми его весёлыми разноцветными домиками, несомненно, был обречён: его должны были сжечь, разбомбить, сровнять с заледеневшей тундрой. Три из четырёх участвовавших в войне сторон в разное время отдавали приказы об уничтожении поселения. Почему же ни норвежцы, ни англичане, ни немцы так и не выполнили этот приказ?

С вершины угольного отвала Эмма не могла разглядеть верхнюю часть города. Покрытые шрамами стены завода загораживали обзор. Эмма закрыла глаза и попробовала представить, как бы выглядело это место, если бы его бомбили.

Перед ней лежал бы сейчас огромный пустырь. То, что когда-то было домами, превратилось бы в кучи золы и щебня, в холмики, заросшие мхом и иссохшей клочковатой травой. Там, где когда-то был рабочий клуб, высилась бы куча побольше, состоящая из чёрных обгоревших брусьев. На другой стороне невидимой дороги торчали бы из нагромождения каменных осколков обуглившиеся доски, единственные останки жёлто-палевой школы. А на востоке виднелся бы серый прямоугольник полуобрушившихся бетонных стен. Большая столовая.

Несколько дальше, уже за чертой города, виднелся бы силуэт не затронутой разрушением сорокаметровой железной мачты, к которой много лет назад причалил дирижабль Руаля Амундсена «Норвегия». А внизу, возле разбомблённых пристаней, были бы две огромные серые тени – завод по очистке угля и электростанция сороковых годов, начинённые гигантскими механизмами, асбестовыми плитами и ржавыми трубами. Ни одному пожару, ни одному обстрелу, хоть с самолёта, хоть с подлодки, не под силу поставить этих бойцов на колени.

Эмма открыла глаза и вновь оглядела раскинувшийся перед ней посёлок. Почти от всех шпицбергенских поселений после войны остались только дымящиеся развалины. Так что же защитило этот крохотный городок?

Себастьян Роуз набил трубку и закурил, а Кнут достал из холодильника две зимовавшие там банки пива. Кнут ждал. Похоже, история, которую Себастьян собирался рассказывать, пугала его самого. Наконец он выбил пепел из трубки в блюдце от кофейной чашки и глубоко вздохнул. Пути назад не было. Историю надо было рассказать.

– Когда мне было восемь лет, весной сорок первого, меня услали из нашего дома в Лондоне в загородный лагерь, чтобы уберечь от бомбёжек. Моя мать работала в Департаменте снабжения, отец – в военном министерстве. Они не могли уехать, пришлось мне одному отправляться в дорогу. Меня послали в имение на северо-востоке Англии, почти на границе с Уэльсом. Оно было расположено в глуши, в окружении лесов, полей и холмов. Супруги, владевшие поместьем, были приятными людьми, у них имелись значительное состояние и связи в окрестных городках. Они организовали детский лагерь. Еда там была гораздо лучше, чем в Лондоне. Там жили мирно, бомбардировщики в эту сторону залетали редко. Для нас, эвакуированных из Лондона мальчишек, это место должно было стать раем.

Но у хозяев был сын, Роберт. Ему тогда было двадцать с небольшим, он был студентом. На втором месяце моей тамошней жизни он приехал домой. Закончился его третий семестр в университете. У него были летние каникулы, восемь недель, которые он собирался пробыть дома. И тогда начались испытания.

Роберт жил на самом верху, занимал комнату в башне дома. Он был единственным сыном, и родители беззаветно его любили. Не было на свете занятия, в котором он бы не преуспел, но главным образом родители видели в нём великого спортсмена и путешественника. Было решено, что он станет помогать в организованном ими лагере.